— Я хотел, чтобы вы были неподалеку.
— Почему?
— Возможно, вы мне понадобитесь. Мы оба можем понадобиться друг другу.
Он дал Елене еще одну сигарету, и, полулежа на шезлонгах, они наблюдали, как на полотне Таллио Рицциоли появляются голубое небо, серые оливы и яркие цветочные клумбы. Полчаса спустя появился Орнанья, в одних планках, с полотенцем через плечо. Он кивнул Эшли и Елене, задержался у картины Таллио. Эшли не слышал, о чем они говорили, но в один момент ему показалось, что Таллио задал герцогу какой то вопрос. Тот бросил короткий взгляд на журналиста и Елену, затем вновь повернулся к Таллио. Похлопал его по плечу и быстро пошел к морю. Едва он скрылся за деревьями, художник посмотрел на Эшли и победно поднял руку.
Эшли довольно улыбнулся. Первый раунд остался за ним. Джордж Арлекин узнает, что фотокопии у него. Перед самым полуднем Таллио закрыл ящик с красками, взял картину и ушел в дом. Эшли выждал пару минут и последовал за ним, оставив спящую Елену на шезлонге под большим зонтиком.
Таллио уже ждал журналиста в его комнате.
— Все в порядке, мой друг. Я сказал ему, что хочу поехать в Сорренто, и попросил дать мне машину. Он согласился. Мне показалось, что его обрадовал мой отъезд. Он даже разрешил мне остаться в Сорренто на ночь, если я этого захочу.
— Как вы объяснили желание уехать? Таллио усмехнулся и пожал плечами.
— Что я мог сказать ему, кроме правды? Мне скучно с этими мрачными людьми. Я хочу проветриться.
Эшли подошел к шкафу, раскрыл дверцы, достал из пиджака бумажник, отсчитал пять стодолларовых банкнот и протянул их Рицциоли. Тот поцеловал деньги, помахал ими в воздухе и засунул в карман брюк.
— А остальные пять сотен я получу, когда вернусь? Так?
— Да. Теперь повторите, что вы должны передать Джорджу Арлекину.
— У вас есть то, что ему нужно, и вы хотите как можно скорее увидеться с ним. Что-нибудь еще?
— Нет. Это все. Таллио хмыкнул.
— А вы ничего не хотите передать капитану Гранфорте?
— Нет-нет. Джордж Арлекин обо всем… — Слова вырвались у него прежде, чем он оценил их важность. Эшли заметил, как сузились глаза Таллио, как на мгновение художник нахмурился, чтобы затем спрятать свои мысли за лучезарной улыбкой. Оставалось лишь надеяться, что пятьсот долларов, обещанные по приезде, убедят Таллио не заметить допущенной оплошности.
— Счастливого пути, — сказал Эшли.
Теперь он действительно испугался. На вилле Орнаньи зажатой между морем и холмами, он оказался в заточении, словно в тюремной камере. Телефон не работал. На железных воротах висел замок. В саду или в виноградниках его могли подстрелить, приняв за перепелку. А предательство Рацциоли забило бы последний гвоздь в гроб.
