Мне в сердце смотрит вечная звезда... | страница 42



Кричало и теряло силы,
но я не выдала его,
я ни о чем не попросила
и не сказала ничего.
Верна одна из истин старых,
что как ни дорог,
                              как ни мал,
но если выпрошен подарок,
он быть подарком перестал.
А ты со мною и поныне,
и вот уже прошли года,
и счастье наше – навсегда.
А где-то стынет,
                      где-то стынет
ночная черная вода.

 


Я бывала в аду...

Я бывала в аду,
                     я бывала в раю,
четверть века
                     искала я душу твою.
Отыскала ее
                     на такой вышине,
что взгляну я –
и сердце холодеет во мне.
Не затем, что дорога
                    долга и трудна,–
я готова идти к тебе
                    тысячу лет...
Только вот, понимаешь ли,
в чем беда,–
              лет у меня
                            нет!

 


Здесь никто меня не накажет...

Здесь никто меня не накажет
за тягу к чужому добру.
Худого слова не скажет,–
хочу и беру!
Беру серебро,
                    и лебяжье перо,
и рафинад голубой,
бисер и бирюзу,–
                  все увезу
                            с собой.
Всю красоту,
                     всю чистоту,
всю тишину возьму,
           крыши в дыму,
                     морозной зари
малиновую тесьму
Берез кружева крученые,
           черное вороньё,
все купола золоченые
           возьму я в сердце мое,
пусто, пусто в нем, обворованном..
Все я спрячу в нем, затаю,–
маленький город,
      небо огромное,
           молодость,
                 нежность,
                        душу твою.

Лес был темный, северный...

Лес был темный, северный,
           с вереском лиловым,
свет скользил рассеянный
             по стволам еловым,
а в часы погожие
          сквозь кусты мелькало
озеро, похожее
              на синее лекало.
И в косынке беленькой,
              в сарафане пестром,
шла к тебе я берегом,
              по камушкам острым.
И с тобой сидела я
              на стволе ольховом,
ночь дымилась белая
              сумраком пуховым.
Сети я сушила
               за избой на кольях,
картошку крошила
               в чугун на угольях.
До восхода в сенцах
               не спала, молчала,
слушала, как сердце
               любимое стучало.

Тебе бы одарить меня...

Тебе бы одарить меня
молчанием суровым,
а ты наотмашь бьешь меня
непоправимым словом.
Как подсудимая стою...
А ты о прошлом плачешь,
а ты за чистоту свою
моею жизнью платишь.
А что глядеть тебе назад? –
там дарено,– не крадено.