Мне в сердце смотрит вечная звезда... | страница 11



дрогнули сцепленья, зазвеня...
До свиданья! Буду очень ждать я!
Только ты...
               не разлюби меня.

 


Не отрекаются любя...

Не отрекаются любя.
Ведь жизнь кончается не завтра.
Я перестану ждать тебя,
а ты придешь совсем внезапно.
А ты придешь, когда темно,
когда в стекло ударит вьюга,
когда припомнишь, как давно
не согревали мы друг друга.
И так захочешь теплоты,
не полюбившейся когда-то,
что переждать не сможешь ты
трех человек у автомата.
И будет, как назло, ползти
трамвай, метро, не знаю что́ там...
И вьюга заметет пути
на дальних подступах к воротам...
А в доме будет грусть и тишь,
хрип счетчика и шорох книжки,
когда ты в двери постучишь,
взбежав наверх без передышки.
За это можно всё отдать,
и до того я в это верю,
что трудно мне тебя не ждать,
весь день не отходя от двери.

 

ЗЕРКАЛО

Все приняло в оправе круглой
нелицемерное стекло:
ресницы, слепленные вьюгой,
волос намокшее крыло,
прозрачное свеченье кожи,
лица изменчивый овал,
глаза счастливые... всё то же,
что только что
                    ты целовал.
И с жадностью неутолимой,
признательности не тая,
любуюсь я твоей любимой...
И странно мне,
                    что это... я.

Дремлет стужа, сок из веток выжав...

Дремлет стужа, сок из веток выжав,
в чащах спят, умаявшись, ветра.
Хочешь, завтра в лес пойдем на лыжах?
Хочешь, выйдем из дому с утра,
в час, когда еще нельзя вглядеться
в нерассветший дымчатый простор?..
Мы заглянем по дороге в детство,
на опушке разведем костер,
станем греться рядом, на снегу...
Ты не говори мне:
                              «Не могу».
Ты не вздумай намекать на старость –
слова нет такого в словаре...
Если вправду мало жить осталось,
надо выйти раньше...
                               На заре...

 


Из книги «Дорога на Клухор» (1956)

НОЧЬ

Как душно и тесно в вагонном плену!
Но я духоты, тесноты не кляну...
Срываются версты,
качаются звезды,
играет, гуляет гармошка в Клину.
Кивает огнями далекий уют,
кузнечики в поле спросонья куют,
ночная прохлада,
                     чужая отрада.
Нам здесь оставаться пятнадцать минут.
Нам колокол дважды прикажет:
                               «Пора!»
И лязгнут сомкнувшиеся буфера,
очнется граненый стакан в подстаканнике,
со звоном отчаянным затрепыхав,
кусты врассыпную шарахнутся в панике,
с обрывками пара на тонких руках...
И свист рассечет их ударом ножа,
а ветер закружит и бросит в пространство,
и примутся стекла –
пример постоянства –
в расшатанных рамах плясать, дребезжа.