Набрав номер, который выучил наизусть, я долго выслушал долгие гудки, уже потеряв всякую надежду. Но тут в трубке что-то щёлкнуло.
— Мистер Стэнли, наша апелляция отклонена. Но мы не теряем надежды, — проговорил дежурным тоном Дэвис в ответ на моё приветствие.
— Да, я помню. Но я звоню по другому поводу, — царапая ногтем довольно глубокую дырку в штукатурке, быстро объяснил я. — Скажите, Меган Баррет была женой Питера Баррета, который погиб в лаборатории?
— Совершенно верно.
— Я прочёл в газете, что она покончила с собой. Что она написала в предсмертной записке? В заметке об этом ни слова.
— Записки она не оставила, но все было и так ясно, — объяснил Дэвис сухо. — Полиция опросила родственников Меган. Они сообщили, что она чувствовала себя подавленной, после смерти мужа. Очень переживала. Дело закрыли.
Кажется, его совсем не заинтересовали мои слова. Он жаждал отвязаться от меня.
— Прошу вас, вернитесь к этому делу. Вдруг записка найдётся?
— Если записка найдётся, я буду вынужден передать её в прокуратуру, — он пытался меня убедить. — А если там будет что-то негативное для вас, обвинение может открыть новое дело. Процесс может закончиться трагически. На волне общественного недовольства, которое выплеснулось уже на страницы прессы.
Да уж, отвратительные жабы из ультраправой газетёнки постарались взвинтить градус ненависти к Стэнли. А вдруг я ошибся и Дэвис прав? Страх вновь начал заливать душу тёмной, удушающе ледяной водой. Повисла пауза, я мучительно соображал, стоит ли быть настойчивым.
— Чарльз, я рискну. Пожалуйста, возобновите расследование этого дела.
Я повесил трубку, когда услышал короткие гудки.
На следующее утро после завтрака меня вызвали к директору, Джеймсу Тодду, тому самому "грифу", которого адвокат Дэвис так долго уговаривал не добивать меня в зале казни. Сейчас Тодд не казался таким отвратительным, хотя, безусловно, держался на расстоянии, холодно и надменно.
Кабинет не поражал роскошью, но мрачная обстановка, выдержанная в чернильно-чёрных тонах — письменный стол с облезлыми ящиками, стеллажи с папками, портативная пишущая машинка, телефон, наводила уныние.
Тодд сидел в обычном коричневом двубортном костюме за столом, изучая меня. И затем сухо произнёс:
— Стэнли, вы ведь кажется, хороший бейсболист? Центрфилдер. Участвовали в студенческих матчах? Довольно успешно.
Что такое центрфилдер я понятия не имел, играть в бейсбол мог бы с тем же успехом, как переводить с санскрита. Игра с дико запутанными правилами, которую так обожают американцы, похожа на нашу лапту. Но запомнить всех этих пробежек до баз и отбивания битой мяча был не в состоянии. Кроме того, пребывание в тюрьме совсем не сыграла на пользу моему физическому состоянию. Кожа зажила, сожжённые электротоком волосы отросли, но я почти не двигался.
