– Прохлаждаешься?
Услада уселась рядышком в самой выигрышной позе. Грудь выпятить, в талии прогнуться и чуть-чуть приподнять подол так, чтобы щиколотки виднелись полностью. Это все ветер виноват! А она замешкалась слегка!
Поза Весту не впечатлила. У них на хуторе тоже есть такие умелицы. Слава о них дурная ходит. А мать, пока жива была, за такое и за косы оттаскать могла. Мнение о скандальной ящерице стремительно скатилось в подизбицу, да там и осталось. Отвечать она не стала, неторопливо перелистнула страничку и книгу перехватила так, чтобы приметный вензель точно не ускользнул от взгляда Услады.
– Я ее уже читала, – небрежно отозвалась та. Ладони она сжала в кулаки, а улыбку на лице удержала с трудом. – Мне Иг-ги сегодня другую обещал дать. Вечером пойду выбирать. Сама. Представляешь? – доверительно, как подружке шепнула она.
– Нет. Не представляю, – отозвалась Веста и коварно закончила: – Ты же сама выбирать не умеешь. Все князю в рот смотришь. Коль он перстом не укажет, так без книги и останешься.
– Да как ты смеешь? Да кто ты такая? Да я… – Усладу перекосило от бессильной злости. Он вскочила и чуть ли не шипела от ярости.
– Мы же почти подружки. Иначе зачем ты это рассказываешь? – отозвалась медоедка и обстоятельно добавила: – Ты дочь советника. А я дочь старейшины. Невелика разница. – Она тоже поднялась. Чтение испорчено, а больше тут делать нечего. Но промолчать на прощанье совершенно невозможно: – Обмахнись лопушком. А то своим красным лицом князя отвратишь. Он тебя как такую увидит, так в красоту верить и перестанет.
Веста уходила нарочито медленно. Со стороны и не заметишь с каким трудом дается плавная походка и расслабленные движения. И только напряженная спина да прилипшая нательная рубашка выдает состояние. Но рубашку не видно, а на спину никто не посмотрит, пока она вышагивает так.
Прежде чем воротиться в горницу, она прошлась по двору. Смотрела прямо перед собой, не замечая никого и ничего. Ящеры с досадой переглядывались и перешептывались. Хотя шептали до того громко, что не будь Веста погружена в тягостные мысли, непременно услышала бы.
– Зазналась. И клока не прошло, – недовольный женский голос осой полетел в спину и отскочил, незамеченным.
– Ишь пава выискалась, – фыркнул мужчина.
– Распустил ее князь. Того и гляди медоеды начнут шастать как у себя дома.
– Да не, князь не допустит, – отозвался ящер с военной выправкой.
– Эту же допустил, – едко заметила его спутница и спор стих, попираемый неприязнью, замешанной на страхе: а вдруг и правда допустит?!
