– М-да, эта не подойдет, – молвил князь после десяток шерстинки молчания.
Он стоял посреди горницы и смотрел словно бы внутрь себя. Выглядел при этом так, точно постарел на добрый десяток шкур за один миг. А ведь для дитя Зверя он довольно молод. С Нюрой, конечно, не сравнится, но еще жить и жить. Сейчас же смотрелся так, будто вот-вот к Зверю отправится.
– Здесь она и жила.
Глухой хрипловатый голос прозвучал неожиданно, отчего лютая вздрогнула, но уточнять не рискнула. Она молчала, надеясь на продолжение и оно последовало. Слова падали сухими листьями, рассыпающимися на ветру. Но даже из этой трухи сочилась горечь, проникая в горло и мешая дышать.
«Как? Как такое вообще возможно?», – хотелось спросить Нюре, но прерывать князя не рискнула. Слишком хорошо понимала. Она носила в себе этот яд неполных пятнадцать клоков и то чуть не захлебнулась. А тут, как он вообще выжил?
Волчица исподволь разглядывала горницу, в которой кипели нешуточные страсти. Князь превратил ее в алтарь своей памяти. И пусть бывал тут редко, но сохранил все в точности, как и при единственной владелице. У него есть этот алтарь, у нее нет даже этого.
Шалаш она позже искала не раз, и не два. Место, где он был, впечаталось в ее память слишком плотно, что казалось и каленой кочергой не вытравить. Однако, ничего. Совсем. Точно никогда и не было. Оттого и ушла. Оставаясь там, начало казаться, что Дарен лишь плод воспаленного воображения. Сама придумала, сама влюбилась.
А тут… тут еще страшнее. Так ведь и вовсе с рассудком попрощаться можно. Коли этому яду покланяться столько шкур подряд.
– Хватит! – прервала она резко. Игидар вскинул удивленный взгляд, а она продолжила: – Хватит казнить себя за прошлое! На все воля Зверя. Это знает каждый. Ты зря думаешь, что мог все изменить. Не мог!
– Ждан, шаман наш, также говорит. Говорит, судьбу изменил не я. Но имя того, кто это сделал, не называет.
– Покрывает, стало быть?!
– Говорит, он отплатил сполна за содеянное, и власть, к которой стремился, не получил.
– А эта… перекошенная… эта та самая да… змеюка которая?
– Слышала бы она тебя, – усмехнулся Игидар, выходя и затхлого плена. – Услада первой красавицей слыла. В княгини метила. А так ни с чем и осталась. Красоту проказа сожрала. А без красоты женихов не сыскалось. Даже за деньги не сыскалось. У батюшки ее их немало водится.
– А кто у нас княгиня-то? – как бы, между прочим, поинтересовалась Нюра, следуя за мужчиной в следующую горницу.
