В пухлой большого формата записной книжке в глянцевитой красной обложке хранились „пометы для души” за все годы совместной жизни Владимира с Надеждой. Записи сделаны одними чернилами, без единой поправки или помарки, на каждом листочке ровно отделены поля, все буквы тщательно выписаны: на суде выяснилось, что Щербаков передал переписанную им самим копию дневника. Значит, весь день 10 ноября он аккуратно, каллиграфическим почерком (очевидно для того, чтобы облегчить чтение) переписывал дневник. Это настораживало: не очень, знать, потрясло его покушение, как не потрясло и то неизъяснимо страшное, что совершила Надежда и что совершилось в ней и с ней.
На первой странице, открывающей дневник, было выведено: „Летопись моей любви”. Но Щербаков счел, что „Летопись” звучит сухо, „Летопись” ни в коей степени не передает всей силы и накала его чувств, и поэтому под „Летописью моей любви” появилась вторая надпись, столь же скромная, но более полно и точно отражающая, как ему казалось, мощь и неповторимость его чувств: „Поэма моей любви”.
Выспренность этих надписей может вызвать легкую усмешку, но, по правде говоря, ни о чем худом они еще не свидетельствуют. Но вот оглашается отрывок из первой записи в дневнике. Щербаков ждет прихода к нему Нади. Это первый ее приход. И он записывает в дневнике:
„Антей волнуется. Сама Афродита (богиня любви и красоты) едет сюда”.
На вопрос, кого Щербаков называет Антеем, он, явно удивленный непонятливостью опрашивающего, отвечает: „Это я — Антей”.
Это было бы только курьезно, если бы Щербаков не внес в скобки пояснения, кто такая Афродита. Кому это он объясняет в первой же дневниковой записи? Зачем?
Конечно, трудно в дневнике быть до конца правдивым и искренним. Еще только начинаешь заносить в дневник результаты самонаблюдения, и уже незаметно для тебя вмешивается некий внутренний цензор: дневниковые записи как-то контролируются, в чем-то меняются, кое-что теряют, а кое-что приобретают. Все это верно. Но объяснять, что Афродита — богиня любви и красоты, себе самому Антею-Щербакову незачем, значит... значит, объяснял потому, что, едва приступив к ведению дневника, он уже знал и рассчитывал на то, что будет не единственным его читателем, что по мере надобности дневник станет демонстрироваться. Демонстрироваться в доказательство душевной красоты чувств его автора.
Через несколько дней, когда Надя рассказала Владимиру, что была замужем за Губенко, в дневнике появляется запись:
