«Товарищи!
Двойной пожар войны и революции опустошил и напш души и наши города. Выжженными скелетами стоят дворцы вчерашней роскоши. Новых строителей ждут разгромленные города. Смерчем революции выкорчеваны из душ корявые корни рабства. Великого сева ждет народная душа.
К вам, принявшим наследие России, к вам, которые (верю!) завтра станут хозяевами всего мира, обращаюсь я с вопросом: какими фантастическими зданиями покроете вы место вчерашних пожарищ? Какие песни и музыки будут литься из ваших, окон? Каким Библиям откроете ваши души?»>1.
Так обращался Маяковский в марте 1918 года к рабочему классу Советской России. Этот документ эпохи – открытое письмо крупнейшего поэта революции, адресованное непосредственно многомиллионным массам трудящихся, – вводит нас в новый период истории русского искусства.
«Открытое письмо рабочим» – не столько пламенная декларация или воззвание, сколько пытливый вопрос: каким будет новое искусство? Многое еще не ясно в этот «первый день творенья», пути грядущего теряются в туманной дымке. Но какие-то черты, смутные контуры будущего здания уже вырисовываются, в сознании поэта, полного нетерпеливых радостных ожиданий.
Это будет искусство, обращенное лицом к народу – наследнику, хозяину и творцу всех ценностей. Это будет искусство великое, прекрасное, небывалое – под стать той обновленной земле, на которой оно воздвигается.
В вопросах, которые задавал Маяковский на заре новой культуры, обращает на себя внимание красочная метафористика, вызванная отчасти непроясненностью самой темы и в то же время как бы приоткрывающая немного завесу будущего. Маяковский не предрешает ответа, но в самой постановке вопросов он словно пытается угадать черты завтрашнего дня:
