В связи с этим вы цитируете лозунг независимой Советской Украины, который, я с удовлетворением констатирую, вы поддерживаете. Но вы добавляете: «Насколько я понимаю нашу основную позицию, мы всегда были против тенденций сепаратизма в Федеративной Советской Республике» (стр. 19). Вы здесь видите фундаментальное «изменение линии». Но: 1) лозунг независимой Советской Украины был выдвинут до Советско-Германского Пакта; 2) этот лозунг есть лишь применение в сфере национального вопроса нашего общего лозунга о революционном свержении бюрократии. Вы с таким же правом могли бы сказать: «Насколько я понимаю нашу основную позицию, мы всегда противились восстаниям против советского правительства». Конечно, но мы изменили эту позицию несколько лет тому назад. Я не понимаю, что новое вы предлагаете сейчас.
Вы ссылаетесь на вход Красной Армии в 1920 году в Польшу и Грузию и продолжаете: «Ну, если в ситуации ничего не изменилось, то почему большинство не предлагает приветствовать вход Красной Армии в Польшу, в Прибалтику, в Финляндию…» (стр. 20). В этой ключевой части вашего доклада вы устанавливаете что между 1920 и 1939 годами произошло «что-то новое». Конечно! Новая обстановка — это банкротство Третьего Интернационала, перерождение советского государства, развитие Левой Оппозиции и создание Четвертого Интернационала. Эта «конкретность событий» произошла именно между 1920 и 1939 годами. И эти события достаточно хорошо оправдывают изменение нашего отношения к политике Кремля, включая и его военную политику.
Вы кажется забываете, что в 1920 году мы поддерживали не только действия Красной Армии, но и действия ГПУ. С точки зрения нашей оценки государства нет принципиального различия между Красной Армией и ГПУ. Их деятельность не только тесно связана, но вообще сплетается. Мы можем сказать, что в 1918 году и в последующие годы мы приветствовали ЧК и её борьбу против российских контрреволюционеров и империалистических шпионов, но в 1927 году, когда ГПУ начало арестовывать, ссылать и расстреливать настоящих большевиков мы изменили нашу оценку этого учреждения. Этот конкретный поворот произошел по крайней мере за 11 лет до Советско-Германского Пакта. Поэтому я поражен когда вы иронически говорите об «отказе (!) большинства занять ту же самую позицию сегодня, как и наша общая линия в 1920 г….» (стр. 20). Мы начали изменять свою линию в 1923 г. Мы продолжали изменять её поэтапно, более или менее согласно объективным развитиям. Решающий поворот этой эволюции произошел для нас в 1933-34 гг. Если мы не видим, какие именно фундаментальные изменения вы предлагаете в нашей политике, то это вовсе не значит что мы вернемся обратно к 1920 году!
