20—30-х годов ХХ века, когда она насыщала вдохновением Жилку, Дубовку, Пущу и других поэтов-возрожденцев. Глобус и его приятели считали себя авангардистами, а Сыс под авангард никак не подпадал. Зато молодежь (молодняк с филфака) тянулась к нему, как к легендарной личности, которая благословит их в литературу. Он по-царски милостиво осушал рюмки, кружки и бокалы с начинающими и не хвалил их за стихи-нескладехи, потому что хвалил себя. «Чушь написал, учись у меня, деточка, писать. Ай, лучше бы ты не писал, все равно лучше меня не напишешь». Миф о себе как о не едва ли гениальном поэте срабатывал, и многие, в том числе и он сам, поверили в его гениальность и исключительность, приняли призрак за реальную фигуру. А патриотическая фразеология создала ему образ борца-возрожденца, и в начале своего творчества он стремился если не быть им, то хотя бы казаться. Своей неспокойной натурой он всколыхнул затхлую атмосферу писательского сообщества. Он наполнил коридоры и кабинеты Дома литератора свежим веянием деревенских запахов, смехом и громкими голосами, оживил мертвую тишину литпроцесса и литруководства. Он не признавал принятых условностей и этикета, даже простой порядочности или скромности, рассматривал этот мир как некую несуразную условность, где не нужны ни приличие, ни этикет, потому что люди должны жить, как в его деревне, по-братски, по-свойски, не стыдиться друг друга, не чураться, не чуждаться, поэтому и обходился со всеми панибратски. И некая призрачность мира позволяла ему играть с судьбой, испытывая ее долготерпение своими выходками.
Анатоль имел все задатки вырасти в действительно великого поэта даже за то короткое время, которое отмерила ему судьба, если бы продолжал писать и ответственно отнесся к своему поэтическому таланту. На это ему не хватило сосредоточенности и серьезности. По натуре он был лидером, харизматичной личностью, хотел возглавить литературную группировку «Тутэйшыя», и надо признать, для становления ее сделал немало. Боролся за лидерство с Глобусом и его подручными. Но как человек импульсивный и неустойчивый в скором времени остыл к «Тутэйшым». Да и сами «Тутэйшыя» исподволь разошлись кто куда. Лидеры получили свое: Глобус — членство в Союзе и книжки, Сыс — квартиру, остальные же занялись более серьезными делами, чем собираться на посиделки и читать друг другу свои бессмертные произведения, отдавая их на жесткий суд или вообще на смех. Казалось, Анатоль так и не повзрослел, как дитя, растерялся, как будто ему не хватило внутренней прочности и идейной убежденности, преданности тому делу, служение которому он на каждом шагу декларировал в своих заявлениях, разговорах и стихах, — национальному возрождению, где нужно было быть беззаветным его проводником. Оказалось, что «Тутэйшыя» служили ему трибуной, с которой он мог долдонить о своем таланте, но и там встречались талантливые особы, которые скептически улыбались ему в ответ. Анатоль исчерпал и тему своего творчества — думы-плачи о горькой судьбе Беларуси, а новых тем и сюжетов не нашел, потому что не искал их, да и читать не читал из-за недостатка времени после гулянок. Книги для него были мертвыми страницами в скрынях-обложках.
