— По-видимому, он помнит довольно много.
— Я должен его остановить. Он не может этого сделать, — говорю тихо. — Мне нужна твоя помощь, — я выталкиваю слова из горла, хотя чертовски горько произносить их.
— С моей помощью приходят неудобства, как ты знаешь.
— Меня не волнуют неудобства. Если он это сделает, я не смогу с этим справиться. Если он в состоянии это сделать...
— Я могу попросить кого-нибудь следить за тобой.
— Следить за мной?
— На всякий случай. Он находчивый, думаю, тебе нужно рассказать Лорен.
Учитывая всё произошедшее и все её беспокойства, я не хочу подвергать Лорен такому стрессу. Сказать ей, что он... что я намереваюсь убить своего биологического отца. Ей не следует знать.
— Я бы предпочёл, чтобы это осталось между нами. У неё и так достаточно проблем.
— Твой выбор, друг мой. Мои люди очень осторожны. Их словно там и не будет.
— Так и должно быть. Я не хочу, чтобы она думала, что за нами следят. Я хочу, чтобы всё было как можно естественней. Спасибо, Декстер, — говорю я ему, прежде чем подвинуться к двери.
— Может быть, есть другой способ освободиться от такой жизни, — говорит он небрежно.
— Например?
— Это будет связано с некоторыми рисками...
Кэл
26 апреля 2011
Один и тот же сон, почти каждую ночь. Единственный, от которого я хотел бы убежать. Раньше я просыпался в холодном поту, сердце колотилось, во мне пульсировал адреналин, теперь же он не трогает меня. Или, по крайней мере, я пытаюсь убедить себя в этом. Пытаюсь внушить себе, что это не волнует меня. Что мне не так страшно, как раньше. Женщина в моей голове, которую я не могу забыть. Её кремово-белая кожа контрастирует с лужей красной крови, пропитывающей нашу одежду. Маленький мальчик во сне плачет часами, пока кто-то его не находит. Мои собственные крики не оставляют меня, паника пытается задушить.
Теперь всё по-другому. Я смотрю на женщину рядом со мной, которая сделала мой сон гораздо хуже. До неё я никогда не хотел детей, никогда не хотел семью, не хотел сблизиться с кем-то настолько, что их потеря перевесит сон, который я вижу каждую ночь. Любовь мешает моему единственному лекарству. Этого не должно было случиться. Я не должен был любить никого, кроме себя самого. Месть – это единственное чувство, которое было мне необходимо. Месть и удовольствие – ни больше, ни меньше, они слились воедино. Одержимость стала зависимостью. Но вот её руки обвиваются вокруг меня, а дыхание на моей коже умиротворяет, но умиротворение и месть не могут сосуществовать. Одно исключает другое.
