— Темный заговор вызревает в стенах этой крепости, гнусная и бесчестная измена. Визирь и другие члены дивана, личного совета владыки, замышляют лишить Бабура трона, предложив его другому правителю. Они думают, будто я слышал лишь конец их разговора и не в курсе их изменнических замыслов, но я находился снаружи, за дверью, и слышал все. Они, разумеется, объясняют все заботой о благе державы, говорят, что твой сын еще слишком юн для престола, будто, если они не пригласят регента, который будет править, пока Бабур не повзрослеет, Фергану ждет хаос. Но все эти сановники давно подкуплены соседними правителями, и каждый постарается передать трон тому, кто его нанял. Единства между ними нет, и быть не может, а вот семена раздора они могут посеять запросто, и семена эти дадут кровавые всходы в виде соперничества, усобиц и нескончаемой кровной вражды. Но главное, кто бы ни победил в этой распре, твоему сыну долго не жить, потому что, пока он жив, он останется для победителя главной угрозой.
— Но это немыслимо. Мой сын — потомок Тимура, а жизнь родичей священна для всех членов нашего дома…
Голос Кутлуг-Нигор дрогнул, и она умолкла.
— Что мы должны сделать?
Исан-Давлат схватила Вазир-хана за руку, и он подивился тому, как сильна эта, казалось бы, иссохшая старуха. Впрочем, чему удивляться — она унаследовала не только кровь Чингисхана, но и его дух.
— Да, что мы должны сделать?
Бабур вышел из тени. Масляные лампы, установленные в стенной нише, осветили его напряженное лицо.
— Мы должны действовать быстро и решительно, — отрывисто произнес Вазир-хан. — Завтра, сразу после похорон его величества, твоего отца, нам следует немедленно объявить о твоем вступлении на престол. Прямо здесь, в крепости, в придворной мечети. Как только мулла совершит ритуал, назвав тебя владыкой перед лицом Аллаха, любой, кто осмелится оспорить твою власть, будет считаться предателем. Но, конечно, чтобы все прошло как надо, свидетелями церемонии должны стать верные люди. На моих воинов можно положиться. Да и многие из ферганской знати, думаю, охотно тебя поддержат — особенно, если ты пообещаешь наградить их за верность.
— Подай-ка мне бумагу, перо и чернила, — приказала внучке Исан-Давлат. — Нам не удастся провести эту ночь в трауре, оплакивая утрату, ибо бездействие грозит обернуться для нас еще худшей бедой. Я знаю, на кого можно положиться, а кто не заслуживает ни малейшего доверия. Иные глупцы не обращают на меня внимания, вообразив, будто я уже ослепла и оглохла от старости, но я все примечаю. И не доверю писцу послания, которые намерена сейчас составить: я напишу их сама. А тебе, Вазир-хан, следует позаботиться о том, чтобы каждое письмо попало к тому, кому оно адресовано. Если кто-то поинтересуется, что это за депеши ты рассылаешь, скажи — приглашения на поминальное пиршество. Отчасти так оно и есть, но одновременно это будет приглашение в мечеть, на церемонию провозглашения Бабура правителем. Я созываю всех заслуживающих доверия вождей, которых можно собрать сюда за полдня, и попрошу, чтобы сразу по завершении похорон они, без лишнего шума, не привлекая внимания, отправились в мечеть. Бабур, иди-ка сюда, садись рядышком и посвети мне лампой.
