— Мою жену звали Мэган. Мэган Холт.
Эйса резко и неловко слезает с него, с кровати, шлепает босыми ногами по грязному, липкому полу прямо к столику с иссохшимися остатками китайской еды, наливает и опрокидывает в себя полный стакан вина.
— Не думал, что ты такая нежная. Слишком много подробностей?
Старый Данэм, тот Данэм, которого она знала до этой минуты, возвращается. Всё тот же сарказм, превосходство, грубая сила. Но Ривера теперь не может, как прежде… Она выбивает из пачки сигарету, прикуривает, выдыхая дым под потолок, к раскрытому окну.
— Позволил тебе совершить преступление, прикрыл тебя после, сверху придавил моральным долгом, а потом вручил тебе меня, мол, еби, радуйся, надо жить дальше сынок. Хитрый, старый сукин сын. — Её злобы хватит, чтобы спалить целый квартал. Она ненавидит Марксуса Холта, Человека, больше всех своих врагов вместе взятых. Чёртов манипулятор. Чёртов урод, возомнивший себя богом. Решивший, что может делать с людьми всё, что взбредёт ему в маразматичные мозги. Эйса делает затяжку за затяжкой, пытаясь успокоить нервы, но делает себе только хуже.
— Какое это имеет значение? Он потерял дочь, я — жену…
— А такое, что ты, — Эйса чувствует горечь на языке, собирает во рту слюну и плюёт прямо в мусорное ведро. Хочется это ведро ударом ноги послать в самый дальний угол, — ты больше ничего ему не должен.
Оливер молчит. Он смотрит на неё цепким, тяжёлым взглядом, ловит каждое её слово, оценивает состояние. Плевать. Плевать что она выдаёт себя с головой. Она ревнует его к трупу его собственной жены, к её жетонам, которые он таскает в сумке, бесится с его верности своему бывшему тестю. С его верности прошлой, нормальной жизни. У него, чёрт возьми, была нормальная жизнь. И да, ей, чёрт возьми, хочется уехать с ним в закат. Он не безразличен ей, ни хрена не безразличен. Ох, уж это блядское бабье сочувствие. Даже самых железных оно порой здорово подводит.
— Я всё поняла, — она едко ухмыляется грохая пустой стакан о стол. — Я знаю, что ты там себе думаешь, «я жив, а она нет» и прочее в этом духе, но это всё дерьмо собачье. Люди умирают — такое бывает, знаешь ли. А он имеет тебя, как хочет, только за то, что его дочь загубили в расцвете лет. Ты в её смерти не виноват, ты за неё отомстил. Переступи и живи дальше! Ты свободен, Оливер.
Эйса даже не заметила, что раскричалась не на шутку. Вся её бравада разбивается об его ровное, с подъёбом «ты чего разошлась»? Хочется сказать ему, что он деградат, если не понял причины, но вместо этого Ривера отпивает вина прямо из горла и спешным, размашистым шагом, словно боясь опоздать или передумать, возвращается в постель. Она целует его, толкает в грудь. Данэм послушно опрокидывается на кровать, не мешая ей и ничего не спрашивая. Ривера спускается ниже, целует в грудь, в живот, охватывает руками ствол члена, касается его губами, берёт глубоко, до самого основания, чувствуя как он начинает твердеть у неё во рту.
