Их обоих дёргает, как диких псов, почуявших кровь и страх. Рука дрожит, когда Коул тянется к кнопке одновременно с братом, но жмёт твёрдо, и неизвестно, кто из них сделал это первым — кнопка большая, места хватило на обоих. Механизм со скрежетом двинулся, чудовищно медленно, слишком медленно, но неумолимо. Гарсия всё ещё вопит внутри, но пока ещё от страха. Крик боли, крик агонии и смерти не сравнить ни с чем. Голос умирающего в муках перестаёт быть похожим на голос человека. Его не сравнить даже с криком животного. Наверное, так кричит душа, если такая вообще существует.
Коул заставляет себя слушать. Не отвлекаться, не отключать внимание, прочувствовать момент. Он убивает человека, он совершает казнь, он тоже достоин наказания, пусть им будет этот звук. Даже если человек — редкая мразь, убийство — крайняя мера. Необходимое, но всё-таки зло. Если помнить об этом, то ещё можно остаться собой.
Звуки стихают. Вязкая бордовая жижа сочится сквозь ржавые швы, темными разводами блестит на поверхности пресса. Проверять, жив Гарсия или ещё трепыхается, смысла нет — машина сложилась почти в четверо. Плотную тишину нарушает карканье ворона. Птица садится на навес, скрежеча когтями по металлу крыши. Наверное, почуяла пищу.
— Слушай, у тебя ещё та наркота осталась? Которую ты после облавы тогда спёр? — подаёт голос Кайл. Коул смотрит на него, на его спокойный, чуть осунувшийся профиль, обещая себе ничему не удивляться.
— Ага. В сейфе лежит.
— Она нужна мне.
— Не вопрос, — очевидно, брат не собирается ужраться ею до отключки. Почти очевидно, для чего она ему. — Код помнишь?
— Помню.
«Николь». Имя их матери под цифровым шифром. Коул не менял его ни разу.
Кайл улыбается одними уголками губ. Вымученно, устало. Под его глазами — чёрные тени, а в самих глазах — какой-то нездоровый блеск, новая цель, к которой брат попрёт, как баран. И Коул ничего не сможет сделать, только в очередной раз подставить плечо.
***
— Давай сыграем, что-ли? — Когда жрать, пить и трахаться надоедает обоим, Данэм предлагает альтернативу. Бредфорт Маккормик на похищение дочери молчит, как рыба об лёд, поэтому ожидание — единственное, что им остаётся. Хотелось бы не сдохнуть от скуки. — В правду или действие.
— Какая глупая игра, — фыркает Ривера, плотнее закутываясь в одеяло. — Как ты узнаешь, что я не лгу?
— Тогда в игре теряется смысл, — Данэм хитро улыбается, перетягивая одеяло на себя. Хотя какое там одеяло? Кусок застиранной тряпки, бывшей когда-то простынью. Кровать уже не кажется такой узкой. Эйса никогда не любила засыпать не одна — потрахались — разошлись по кроватям, а то спать неудобно — но сейчас к крепкому, горячему мужскому телу под боком хочется прижаться плотнее, закинуть на него ногу по-хозяйки. Рядом с этим сильным телом она чувствует себя защищённее, что-ли. Магия Данэма, не иначе. Главное, к этому ощущению не привыкать.
