Идеальная дымовая завеса для него и Амари, чтобы спрятаться внутри, после того, как они получат ненаглядную. А потом он свалит, чтобы сделать то, зачем пришел.
Последний поворот и они оказались у двери хранилища. Дверь была похожа на дверь в его в бункере, и, по сути, он ей и вдохновлялся в свое время.
Он подошел к клавиатуре и ввел шестизначный код, который узнал, шпионя за защитником, использующим его внутри комплекса.
Никакого запасного плана. Если это не…
— Это сработает? — спросила Амари.
— Должно сработать. — Он снова ввел цифры. — По крайней мере, такой код был раньше.
Пока он ждал, его сердце колотилось в груди.
— Решетка! — воскликнул он, нажимая на символ.
Послышался лязг и скрежет, потом переключение передач, а потом… потом они оказались внутри.
На них пахнуло сухим и гораздо более теплым воздухом, чем был в проходе, из которого они вышли. Запах сильно кондиционированного, совершенно не естественного воздуха вызвал вспышку воспоминаний в его мозге. О тех временах, когда он был еще молод, а его мамэн все еще была жива — и вся ее жизнь была сплошным страданием.
— Ты собираешься войти внутрь?
Амари задала вопрос спокойно, как будто знала, что он в ступоре. И правда заключалась в том, что 99 % его кричали, чтобы он развернулся и побежал обратно к шаткой лестнице. В его мгновенной фантазии он был свободен, бежал через лес, запрыгивал в вездеход и уезжал вместе с Амари, убегая от Чэйлена и от своего отца, чтобы быть свободными в мире, где были только они вдвоем.
Это был прекрасная фантазия.
На самом деле, у на нем был ошейник Чэйлена, совесть, которая не позволит оставить смерть его мамэн безнаказанной, и ее брат, застрявший в аду, в котором сам Дюран провел двадцать лет.
— Да, — сказал он резко, — собираюсь.
Ему стало плохо, когда он переступил порог, и он снова остановился. Но потом он снова посмотрел на Амари. Она тоже колебалась, как если бы у тебя в руке был пистолет, который может выстрелить тебе в лицо, если ты нажмешь на курок. И дело было не в том, куда они направлялись. Очевидно, речь шла о ее проводнике.
Он протянул руку:
— Я знаю, куда нам идти. Я тебя не подведу.
Когда она посмотрела через его плечо, он понял, что она видит: темноту, густую, какой может быть только подземная темень.
Она не взяла его ладонь, как не брала, когда он хотел помочь ей спуститься по лестнице. Как будто она должна была доказать себе, что может справиться с этим в одиночку, даже если это было не так — и он это уважал.
