Потерявшись в ощущениях удовольствия и боли, он взорвался на части, даже когда оставался целым, его мозг не мог обработать ничего, кроме того, что он вытолкнул из себя.
Когда он, наконец, замер, опустив голову ей на плечо, его дыхание вырывалось из открытого, кровоточащего рта, он знал, без сомнения… что он допустил ошибку.
Амари в ужасе застыла под ним.
Средства не оправдали цель, и каким бы сильным ни был оргазм, и он почувствовал, как она отдалилась от него, даже когда лежала под его усталым, дергающимся телом.
И он не винил ее за это.
КОГДА, НАКОНЕЦ, ТОЧНО В НАЗНАЧЕННЫЙ СРОК, НАСТУПИЛА НОЧЬ, Амари была одета, ее оружие было в кобуре, волосы стянуты резинкой, ботинки зашнурованы, и она стояла перед выходом, готовая выходить.
Позади нее, за перегородкой, Дюран пользовался туалетом, как и она, минуту назад.
Странно было чувствовать, что она вторгается в его личную жизнь, учитывая, что она не могла видеть его за перегородкой, и привет — у них был секс.
Она закрыла глаза и постаралась не думать о том, как все закончилось. Как они неловко разъединились, а потом лежали рядом друг с другом на холодном, твердом полу. То, что, казалось, было таким идеальным и совершенным, сейчас имело колени, ребра, локти и подбородки.
Ты в порядке?
Да, а ты?
Она не могла вспомнить, кто спрашивал, и кто отвечал. Но она припоминала, как вернулась на свою койку, а он вернулся на свое место на полу напротив, как торопливо они натягивали одежду, словно хотели исправить какую-то ошибку.
Но, что это была за ошибка? Секс? Нет, она ни о чем не жалела.
Ты в порядке?
Да, а ты?
Кто спросил об этом первым? Может быть, это было одновременно…, а что касается ответов… Они лгали оба? Она была…, нет, она не была в порядке, не сейчас…, но последнее, чего она хотела, чтобы он чувствовал себя обязанным заботиться о ней.
Поскольку было совершенно ясно, что это именно за ним нужно присматривать.
Возможно, Дюран был прав. Возможно, в глубине души она и была сострадательной, потому что мысль о том, что ему пришлось причинить себе боль, чтобы достичь оргазма, заставляла ее сердце болеть.
Или, возможно, ее сострадание было связано не столько с тем, кем она была, сколько с тем, что она чувствовала к нему. Каким-то образом, в эти тихие моменты в бункере, она привязалась к Дюрану, доказывая, что эмоциональные связи могут укрепляться двумя способами: количеством времени вместе или интенсивностью опыта. И никто не поспорит, что их отношения строятся вторым способом.
