Это был его единственный шанс.
Поскольку такова была мрачная реальность их «отношений». Он подумал, как иронично, что его путь к свободе заключался в убийстве другого. Свободой был не безопасный дом, не наличие пары и даже не отсутствие физической боли, свободой была возможность убить своего отца за все, что он сделал с его мамэн. А если он выберется из этой переделки живым?
Он собирался вернуться в замок Чэйлена. Но не как пленник.
Так что нет, он не предоставит ей больше информации.
Внезапно глаза Дюрана опустились к ее губам, и мысль, которая была по-настоящему бесполезной, исключительно ненужной, молнией пронеслась в его голове: он хотел бы предоставить ей другие вещи: его кровь, например, или… близость.
Эта неподходящая мысль, заставила его вспомнить тот момент, когда он впервые почувствовал ее запах. Было что-то особенное в этой женщине, что-то, что возбуждало его, и он не мог это объяснить. В те времена, когда он был в секте, секс был запрещен — по крайней мере, до тех пор, пока сам «великий» Даавос не участвовал в нем.
Дюран всегда был слишком озабочен спасением своей мамэн, чтобы волноваться об этом запрете или о чем-нибудь, что могло бы хоть ненадолго отвлечь его внимание. А потом, в темнице? Вены тех женщин означали выживание, а не влечение.
Эта женщина… Амари… изменила все для него. Не то чтобы кто-то из них был в состоянии что-то предпринять. Или, в ее случае, хотя бы быть склонным к этому.
— Воды? — спросил он, протягивая бутылку.
***
«Наверное, так себя чувствует консервированная кукуруза», — подумала Амари, жуя бутерброд и оглядывая сплошной металл, который ее окружал.
Бункер был сделан из стальных листов внахлест, заклепанных вертикальными рядами болтов. По какой-то причине, аккуратные ряды шестиугольных головок болтов напомнили ей ряды пуговиц, аккуратно застегнутых на спинах старых викторианских платьев, висевших в шкафу ее мамэн.
Откусив еще от бутерброда, она обнаружила, что хлеб и колбаса совсем не имеют никакого вкуса. Но она ведь ела не ради удовольствия.
— Еще воды? — спросил пленник.
Когда она взяла то, что он протянул ей, и отпила, какая-то часть ее мозга отметила, что ее губы прикоснулись к краю там же, где до этого были его.
Ее взгляд упал на его бороду. Из-за длинной растительности ничего не было видно, и она решила, что это хорошо. Если думать, что все, что под бородой уродливо, тогда, может быть, это поможет — потому что она не должна думать о таких вещах, как губы…, язык.
