— Уж на что ласковее, просто можно сказать по-приятельски… не начальник он, золото…
— Не верь… — не дал договорить ему Зарудин.
Костылев вытаращил глаза.
— То есть как не верить, это его-то сиятельству?..
— Его-то сиятельству, — передразнил Павел Кириллович, — и не верь: мягко стелет, жестко спать…
Капитан, нервы которого были с утра напряжены, побледнел.
— Что вы говорите, ваше превосходительство? — начал он упавшим голосом.
— Дело, вот что говорю, дело… Я вот тебе о себе расскажу, какие он со мной штуки подстроил.
Павел Кириллович направился к шифоньерке. Капитан, сидя на стуле против хозяйского вольтеровского кресла, опустил голову.
— Не может быть, — вдруг заявил он, — резоны он мне представил, почему относительно меня такой «казус» вышел: однофамилец и даже соименник со мной есть у нас в бригаде, тезка во всех статьях и тоже капитан, и сам я слышал о нем, да и его сиятельство подтвердил, такой, скажу вам, ваше превосходительство, перец, пролаз, взяточник… за него меня его сиятельство считали, а того, действительно, не токмо к наградам представить, повесить мало…
Павел Кириллович уже вложил ключ в ящик шифоньерки, как вдруг вынул ключ и возвратился в кресло.
— Взяточник, пролаз… Все у него взяточники да пролазы, ишь какой указчик объявился, почему это до него на Руси матушке взяточников не было, многие, кого он взяточниками обзывает, при Великой Екатерине службу несли. А почему тогда взяточников не было? Почему?
Он даже нагнулся к капитану.
— То есть, как не было, ваше превосходительство, чай, и тогда бывали… только надзора строгого не было… — осмелился возразить капитан.
— Надзоров не было… — передразнил его Зарудин. — Молод ты ещё о старших так рассуждать… зелен ум у тебя, вот что… — рассердился Павел Кириллович.
Иван Петрович промолчал.
— Пойди, пойди пообедать к твоему надзирателю излюбленному, угостит он тебя обедом… угостит… поперек горла встанет и не проглотишь. Бывали примеры, что люди после таких обедов и кочурились…
Костылев снова не на шутку перепугался. Раздраженный Павел Кириллович постарался усилить это впечатление испуга храброго кавказца, рассказывая все ходившие в среде враждебной ему партии небылицы о бесчеловечности и зверстве всемогущего графа.
Капитан ушел почти убежденный, что ему вместо обеда предстоит назавтра гнусная ловушка, а затем жестокая казнь.
— Ты завтра заходи после обеда-то у твоего благодетеля, коли жив, да на свободе останешься, — преподнес ему на прощание Зарудин.
