Бомбардировщик наш летит, окруженный белыми и черными шарами.
- Тут у них крупный гараж, — говорит Афонин.
- Какая высота? — спрашиваю я, обернувшись к Карпенко.
- Три тысячи двести метров, — отвечает за него Головков.
- Смотрите в цель, капитан, — говорит Афонин. — Для точности удара — иду в пике.
«Наконец-то! Долгожданное пике!»
Я смотрю в люк. Бомбардировщик с ревом несется вниз. Город стремительно надвигается на нас. Но вдруг — город начинает крениться набок, дома и деревья повисают в воздухе. Что за чертовщина! И, словно перевернувшись, город куда-то проваливается... Теперь, кроме хмурого серого неба, я ничего не вижу Ни над собою, ни под собою. Где горизонт, где земля? И тут я чувствую, как точно кто-то наваливается на плечи, сжав их железными руками, и вдавливает в сиденье; кто-то железными пальцами вытягивает у меня все внутренности... В то же время я чувствую нарастающую, невыносимую боль в ушах: у меня такое ощущение, что в каждое ухо вгоняют по ржавому гвоздю.
Я до хруста стискиваю зубы, до боли зажмуриваю глаза.
Моторы воют с предельным напряжением; кажется, вот-вот они разорвутся на части. Ржавые гвозди мне вгоняют все дальше и дальше в уши. Железные руки ломают мне плечи. Железные пальцы потрошат внутренности.
Кажется, проходит целая вечность. И вдруг — легкий толчок! И первое ощущение — разжимающиеся железные руки на плечах. Я делаю глубокий вдох, догадавшись: это самолет вышел из пике! Но боль в ушах нисколько не утихает. Я отворачиваюсь, чтобы Карпенко не увидел слезы у меня в глазах.
- Здесь. будут помнить вас, товарищ капитан! — слышу я ликующий голос Афонина. — Бомбы хорошо легли в цель. Видели?
- Да, конечно, — мямлю я в ответ, с трудом раскрывая глаза. Смотрю сквозь слезы в люк. В одном месте вижу большое облако. Не это ли есть накрытая цель?
И снова я стискиваю до хруста зубы, до боли зажмуриваю глаза. Боль, боль в ушах! Невыносимая боль! Хоть криком кричи!
Я опускаю голову на колени и зажимаю уши руками поверх шлема. Хорошо, что на меня не обращает никакого внимания Карпенко. Он весь — внимание, не увидел ли он самолет противника?
Через какое-то время я слышу голос Афонина:
- Приближаемся к нашему аэродрому, товарищ капитан. Не хотите ли теперь испробовать «пологое пикирование»? Говорят, вы интересовались. — И, не дав мне опомниться, говорит: — Следите за высотой. Находимся на трех тысячах. Смотрите, как теряем высоту... Две шестьсот. Две двести. Тысяча восемьсот. Тысяча четыреста.
