После встречи с отморозками я заявилась домой в таком виде, будто меня избили или обворовали. Зареванная с растекшейся тушью под глазами в облезлой мокрой шубе, трясущая, как осиновый лист на ветру. Думала родители начнут с крика, возможно ударят, но мать, стоя наготове в прихожей, злая с кулаками, упертыми в бока, молча оглядела дочь, сделав соответствующие выводы, и прикрыла ладонью рот. Затем начала вспоминать господа Бога, при условии, что мама не сильно верующая.
И вместо покоя, одной рукой я стирала свои незаметные слезы, второй гладила маму по макушке. Прогнав отца, чтобы не подслушивал, мы заперлись в комнате для гостей и долго разговаривали.
— Меня не насиловали. Я просто упала в лужу и попала в метель, оттого расстроилась. Видишь, вся красота насмарку! — продемонстрировала полуразвалившийся мокрый колосок.
Я сидела на черном диване, а мать напротив на стуле, руки поставив на колени и в упор разглядывая меня на предмет синяков или ссадин.
— А это что? — трясущимся пальцем мама дотронулась до моих губ и подбородка.
— А что там? — повторила, прикасаясь к лицу.
Я ничего не чувствовала кроме дикого холода, от озноба зубы стучали друг об друга. Я настолько продрогла пока стояла зимой в одной кофте на улице, что другие эмоции и ощущения притупились. Возможно, когда согреюсь и остальные выглянут наружу.
Самое главное не изнасиловали и не надругались. Мало ли, какие у них существуют изощрения.
— У тебя царапины на губах и подбородке, — с подозрением поведала мать.
Я быстро убрала палец от губ, поняла, что это, наверное, раздражение. Когда бедняк облизывал рот было не только не приятно, но и физически больно. Щетина терлась о кожу и доставляла дискомфорт.
Чтобы скрыть смущение и ложь, я встала с дивана, прячась от осмотра матери и начала беспокойно топтать ковер. Прошла к стеклянному шкафу. Достала первую попавшуюся книгу, как оказалось сентиментальный роман. Бабушка обожала дамские романы, вот оставила нам наследие. Я повертела книгу с изображением влюбленной пары, сплетающейся на персидском ковре в страстной агонии любви. С трудом сдержалась чтобы не плюнуть на их губы, соединенные в поцелуе. До того мерзкими и слюнявыми показались эти поцелуи. Что в них возбуждающего и приятного?
— Я просто с мальчиком поцеловалась, — с трудом выдавила полуправду. Не стала рассказывать, что парень насильно забрал поцелуй. — Наверное, он меня уколол. Ничего не приличного.
Крепко вцепилась в корешок книги. Красивую обертку хотелось разодрать, порвать на много жалких кусков, хоть так убрать из себя гнев и ощущение тупика, паники, в котором пребывала в то время и откуда не выбраться и не уйти.
