Уже зимой результаты нового хозяйствования сказываются в животноводстве. После выполнения «любой ценой» плана хлебозаготовок 1930 года начался падеж колхозного скота от бескормицы и нерадения. 16 января 1931-го в переписку со Сталиным вступает Михаил Шолохов — единственный видный советский деятель, живущий на селе, в родной станице Вешенская: «Положение в районах б. Донецкого округа без преувеличения — катастрофическое». Автор уже прогремевших на всю страну двух томов «Тихого Дона» подробно пишет про угрозу «безлошадности» — это казачьего-то края! В «Новопавловском колхозе из 180 лошадей <...> 113 подохло», в колхозе «Красный маяк» «ездят только на четырех», поскольку «лошади не в состоянии дойти до водопоя, лежат». Непредставимо — на чем по весне пахать и сеять:
По слободам ходят чудовищно разжиревшие собаки, по шляхам валяются трупы лошадей. А ведь зима не дошла и до половины.
Впредь такие отчаянные послания писатель будет отправлять вождю регулярно.
Всего за коллективизацию поголовье лошадей в СССР ополовинится, коров и свиней — сократится на 40%, овец и коз — более чем на 60%. Не желая сдавать скотину в общественное стадо, крестьянин ее скорее зарежет. А где «крупный и мелкий рогатый» разрешат держать на личном подворье, там его не раз будут насильно забирать для выполнения колхозного плана мясозаготовок. По сравнению с нэпом примерно вдвое сокращается среднедушевое потребление мяса и масла, и повсеместное общедоступное снабжение ими останется с тех пор неразрешимой советской проблемой (см. в т. ч. «Всесоюзная карточная система»; «Догнать и перегнать Америку»; «Расстрел в Новочеркасске»; «Дефицит колбасы»; «Продовольственная программа»).
Классовая борьба с кулаком перерастает в 1931-м в гражданскую войну. Право высылки раскулаченных с 1 февраля предоставлено местным властям. Репрессируют с перерывом на сев и до 11 сентября — чтобы потом, кто останется, урожай убирали. Земля и имущество ссыльных поступают в «неразделимый колхозный пай». 20 марта Политбюро в постановлении «О кулаках» поручает «устройство кулацких поселков тысяч на 200-300 семейств под управлением специально назначенных комендантов». Вчерашних хлеборобов России и Украины отправляют в самые непривычные для них условия, и за счет ссыльных население, например, севера Западной Сибири вырастает втрое. Считается, что на новых местах раскулаченных займут на тяжелых работах: в рудниках, на лесозаготовках, торфоразработках. Но «трудоустроить» их толком не могут — наказание важнее дела, условия жизни и вовсе нестерпимые. В Енисейск (Восточная Сибирь), по рассказам горожан, «наслали тысячи семейных крестьян, набили ими дома, дают 300 г хлеба взрослым и 200 детям, и больше ничего, даже кипятку не дают». Чаще селят в бараках или велят копать землянки. Смертность, особенно детей и стариков, ужасающая. ОГЛУ винит в непорядках хозяйственные органы, и раскулаченных передают чекистам. По данным их ведомства, в 1930-1931 годах депортировано 2 млн членов кулацких семей, это впятеро больше народа, чем содержалось тогда во всех лагерях. На 1931-й приходится пик переселения в города — 4 млн человек: землекопов на ударные стройки принимают и без документов. Вообще же число беглых от коллективизации будут оценивать в 12 млн селян.
