«А как еще? Знать и есть. Что ни спроси, все знают, все видели».
Гвалт не стихал ни днем, ни ночью (дворик понравился и местной шпане), что очень быстро надоело отдыхающим после службы родине командирам, и в одно прекрасное утро коляски, толкаемые родительницами, уткнулись в высокую металлическую ограду, ставшую бастионом, разделяющим два мира.
«Они бы еще ров выкопали!»
Вечером разочарование постигло и шпану. Пики, венчающие забор, ясно указывали, что военные не шутят, а потому ночное пение под гитару переместилось туда, откуда выбралось совсем недавно — в беседки районного детского сада.
Лишенная благ знать была оскорблена до глубины души, а потому обдавала ненавистью и презрением всех «генеральш», которые волей или не волей, но ступали по «нашим» раздолбанным тротуарам и ходили в те же магазины. Теперь в этом доме поселилась Танька, которая априори попадала в списки врагов знатных семейств Жопинска. Это уже определение самого Леньки.
«А как еще назвать то место, откуда до центра города добираться тремя транспортами?»
Действительно, он чувствовал себя ущербным, когда у местного Белого дома выходил из маршрутки и видел людей в чистой обуви, тогда как на его «штиблетах» висело по пуду грязи, словно только что поработал трактором на колхозном поле.
Он шел за Татьяной со школы, простояв целый урок за углом, боясь пропустить ее появление. Ленька, чувствующий себя охотником, выслеживающим добычу, молился суровому Одину, чтобы кто-нибудь из подрастающей шпаны заметил новенькую, и прицепился к ней. Уж он тогда…
Одноглазый бог видимо спал, но на помощь неожиданно пришли валькирии.
— Ходют тут всякие, — зашипела одна из них и вылила грязную после мытья полов воду под ноги школьницы, по незнанию срезавшей путь и попавшей во владения тех самых бабушек, которые вынуждены вдыхать запах расположившейся неподалеку пивнушки вместо аромата дивных цветов генеральского дома.
Дворянское гнездо, а в миру — заводская семейная общага, после кончины Союза и гиганта «Ротор» оказалась ничейной и теперь тихо разваливалась под стенания старожилов, помнящих улыбку Сталина.
— Ой, извините! — подпрыгнула девочка, спасая лаковые туфли, но безобразные брызги успели уничтожить белизну гольфов.
— Не извиняйся, она специально, — Леня схватил «добычу» за руку и быстро повел прочь. Таня хоть и вздрогнула, но вырываться не стала, поскольку вторая валькирия приготовила свое смертельное оружие против «принцессы из генеральского дома» — видавший виды половик взметнулся в цепких пальцах и выдал первый пыльный залп в спины убегающих подростков.
