— Да, так получилось, — обтекаемо ответил я, все время контролируя собственную речь, стараясь не допустить в ней употребления мужского рода к которому я привык с детства, всегда ощущая себя мальчиком.
— По-видимому, у них опять вышел спор, — вставил в мой ответ дед Виклины, которого, как оказалось, звали Горясер. Он дернул взгляд в мою сторону, ухмыльнулся, демонстрируя и вовсе жемчужность зубов, которым мог позавидовать даже я. Точнее мое тело. — Дискуссия, которая закончилась скорым отъездом Сини. Ничего, Ягла, сейчас я довезу свою внучку, дочь моего старшего сына до Мологи, — дополнил он свою речь.
«Отлично, значит отец Виклины сын этого Горясера», — подумал я и широко улыбнулся, не столько Ягле, как называл ее дед Лины, сколько радуясь собственной сообразительности и, наконец, немного разобравшись в сих хитросплетениях родни.
— Горясер, — заговорила Ягла, приняв мою улыбку, как подтверждение слов деда Лины. — Не забудь после работы заехать в прачечную и забрать чистое белье. Мне уже второй раз пришло оповещение.
— Да, да, дорогая, постараюсь не забыть. Сейчас внесу в ежедневник, — откликнулся незамедлительно Горясер и теперь крутнул голову в сторону супруги, скорей всего, не являющейся бабкой Лины. Он довольно засмеялся, а его голос мужественный, сильный, чем-то напоминающий мой, относимый к баритону, прежде звучавший ровно, внезапно наполнился такой радостью, которую я уловил поверхностью кожи, отчего на ее гладкости появились мельчайшие мурашки, будто пробежавшего озноба. Просто я раньше никогда не ощущал, таким образом, радость.
Видел! Слышал! да!
Но никогда не ощущал ее собственной кожей, а точнее кожей Линочки.
— Горя, — отозвалась Ягла, вложив в интонацию своего грудного голоса властные полутона. — И не подумай шутить. Если не заедешь сегодня же в прачечную. Назавтра чистой рубашки у тебя не будет, я уже не говорю обо всем ином, что тебе необходимо.
Она как-то тяжко качнула головой или только недовольно, и убрала с лица улыбку, собрав губы в плотную, тугую дугу, заложив на них множество тонких трещинок. Похоже, она не видела в этом, чего-то смешного, потому резко дернув плечами, развернувшись, вошла в дом, закрыв за собой дверь. А я, оглядев расположенные в стенах дома стрельчатые окна, понял, почему внутри не имелось штор, гардин или тюли. Просто со стороны двора сквозь них ничего не просматривалось, всего-навсего, что и было видно так это желтоватая их гладкость.
