Покуда я возвращался к тахте застеленной цветастой простынею, на которой лежала большая подушка и одеяло на пуху, плазменная панель разом явила картинку из фильма. Сероватость неба на которой с пухлыми, один-в-один, как вата бурыми тучами прикрывалась веткой дерева. Зеленая листва на ветке едва трепыхалась и легкие порывы ветра все поколь не могли сорвать и отдельные из них. Пусть и не молодых, но еще имеющих силу, а может даже и возможность роста. Их лощенная поверхность блеснув, ослепила мои глаза, в тот самый миг, когда я присев на тахту, глянул на экран.
От этого мощного сверкания у меня мгновенно зарябило в глазах, и вновь прострелила болью голова. Впрочем, я еще успел улечься на тахту, кажется, подсунуть под подушку левую руку, зажав ее угол в ладони и подумать, что мешать спиртное и снотворное было не лучшей идеей.
Еще раз или два я блямкнул веками, стараясь сообразить, что со мной происходит и почему на смену серо-бурому небу и сучковатой ветке с зеленой листвой пришло ослепительное бело-желтое сияние света, словно заглянувшего мне в лицо солнца. А потом свет также неожиданно сменился на плотную темноту, в которой я, кажется, утонул.
Темнота, черно-махровая такая, похоже, правила недолго. А может и долго, кто ж знает? И как это можно определить. С очевидностью, никак. Впрочем, когда она еще не прошла, а чуть поблекла, я внезапно стал ощущать себя целостным, живым. Вроде находясь в этой тьме, окончательно пробудился. Мне показалось, я даже стал озираться, стараясь понять, где нахожусь и что тут вообще забыл.
И тотчас, стоило мне немножко обвыкнуться, темнота сменила цвет с черного на серый, покрывшись сверху сетчатой тканью, по форме и рисунку напоминающей снежинку. И лишь я увидел снежинку, как моментально понял, что стою и притом четко смотрю вперед. Относительно, снежинки, представшей передо мной, она гляделась не ажурной, которую вырезали из бумаги, а была похожа на ледяной кристалл в виде звезды имеющей шесть лучей. Ее круглая середина была дополнительно графлена линиями, а сами лучи держали на кончиках еще более тонкие хвоинки. И каждая такая хвоинка в свою очередь завершалась яркой крохой света. И если снежинка, ее разлинованный центр, лучи и хвоинки переливались голубо-серебристым оттенком, то крохи света мерцали синими огоньками.
Как мне почудилось, немного погодя, эти мерцающие огоньки поддерживали определенный порядок подачи света. Вначале загорались огоньки, удаленные в отношении ко мне, и лишь на верхнем луче, степенно к ним присоединялись более близкие, неизменно спускаясь по часовой стрелке вниз. Время спустя, свершив, таким образом, круг, они вновь останавливали движение и сияние на верхнем луче.
