И не в силах это терпеть, кричу сам… Я вскидываю вверх обе руки, и раскрытыми ладонями смыкаю свой рот и видимость того ужаса, что натворили со своей планетой, со своей Землей и Матерью люди, относящие себя к виду человек разумный.
— Надо формулировать правильные вопросы, — внедряется в наступившую тишину голос инопланетянина, и мне, кажется, он звучит как-то по-злому. Точно пришелец был уверен, что я одобряю его действия… их действия по уничтожению людей, и буду тревожиться в данный момент лишь о себе. Но внутри меня пустота, боль и потеря… Тоска столь сильная, непереносимая… Она наполнена понимание безвозвратности всего прошлого, не только не возможностью для человечества, что-либо поправить, но и для меня просто сказать «люблю» папе и Сашке… Рексу…
— Я этого не делал… Не делал! Я мальчик, ребенок! — громко и вновь кричу я, стараясь выплеснуть мою тоску на того, кто был повинен в ней. Тот, кто не дал мне погибнуть, как людям или только, что виденным мною китам, дельфинам, птицам, оставив зачем-то жить и это осознавать. Слезы выплескиваются из моих глаз и я начинаю рыдать, склонив голову, сотрясаюсь от испытанного ужаса и горя, пронзающего мое маленькое тело болезненным всхлипом. Я крепко вжимаю ладони в собственные щеки, так как делал когда-то после потери мамы. Я собираю слезы в ладони, точно сдирая с кожи щек и даже с сомкнутых глаз. Я вжимаю подушечки пальцев в уголки глаз, запрещая им течь, останавливая их движение, где-то внутри глазниц.
И замираю…
Неподвижно… Порой лишь горько всхлипывая и судорожно передергивая плечами, ощущая собственную безысходность, как последнего человека Земли.
— Я знаю, что ты сие не делал… Посему-то мне и удалось отстоять твою жизнь перед моими соплеменниками. Посему-то ты и жив, мальчик, — очень ровно говорит инопланетянин. А я медленно поднимаю голову, отстраняю от своего лица ладони и смотрю прямо на него. Наблюдая, как его то ли средний, то ли указательный палец, ласково оглаживает нижнюю, и без того выступающую губу, делая ее более объемной и меняя на ней цвет с коричневого на прямо-таки шоколадный. Сейчас справа от меня в стене больше нет экрана, демонстрирующего на самом деле безумие вида человека разумного, его самонадеянности обратившейся, впрочем, гибелью в первую очередь против него самого.
— Наши автономные аппараты полностью очистили планету от людской популяции, дабы ее спасти, — продолжает он свой неторопливый монолог, медленно опуская вниз руку до этого поглаживающую губу, вновь пристраивая ее на грудь. — Они уничтожили все те уродливые, вредные, а порой и опасные строения, кои человечество придумало, для облегчения собственной жизни, уничтожения себе подобных и в целом удивительной по красоте и уникальности планеты. Наши аппараты целиком переработали свалки, здания, заводы, всевозможные станции, военные базы, корабли, подводные лодки, самолеты, ракеты, превратив сие в пыль и песок. Ибо человек разумный ничего кроме как песка не создал, ни для настоящего, ни для будущего, ни для тех кто на равных населяет планету. Скоро мы улетим, — говорит инопланетянин и речь его начинает звучать отдаленно, точно голова моя переполненная горечью пожарища, едва воспринимает сам разговор, — покинем сию систему, предоставив планете жить и развиваться, а не погибать. Ибо обязанность нашей расы, наравне с другими населяющими Вселенную, является наблюдение за жизнедействующими планетами. Наблюдение и лечение, как ты можешь понять от испорченных или не соответствующих общепринятым требованиям популяций. В данном случае такой не отвечающей требованиям популяцией оказалось уничтоженное человечество.
