Молчание наше длилось весь тот срок, что я его разглядывал. А когда я окончательно пришел к выводу, что он во время моего исследования помещения был скрываем сиянием света, вряд ли только, что вошедшим, решил заговорить первым, сказав:
— Здравствуйте, — впрочем, голос мой на последнем звуке перешел на хрип, точно меня душили, или я не до конца обрел способность говорить, ощутив в горле легкое покалывание которое бывает перед простудой.
Инопланетянин едва дернул уголками губ, словно их приподняв или только расширив между ними щелку, и не отвечая на приветствие, откликнулся:
— Покуда не вставай, ибо ты еще не набрался сил. Для того понадобится время.
Я однако тоже никак не отреагировал на его явственную заботу, вспоминая Сашку, папу и все, что мне пришлось пережить и пройти. Думая лишь о своем, о том, что меня волновало, с трудом справляясь с покалыванием в горле, вновь хрипло спросил:
— А, где Рекс? — кажется, все еще продолжая видеть серую сумрачность проливающего с небес дождя и удаляющуюся в ней фигуру пса с серпообразно загнутым на спину его перьевым хвостом.
— Кто такой Рекс? — моментально отзывается инопланетянин вопросом, видимо, заинтересовавшим им, и, сойдя с места, какой-то легкой, плывущей походкой направляется к дивану (надеюсь не ко мне) так и не расплетя сложенные на груди руки. Подошвы его стоп, обтянутые материей комбинезона, кажется, не касаются зеркального пола, а точно витают над ним. И мне становится страшно от приближения инопланетянина, от легкого шороха которое он издает при движении и чуть покачивающейся вперед его головы, словно желающей переломить от тяжести саму такую тонкую шею.
— Рекс это мой пес… собака… друг, — прерывисто отвечаю я и спиной слегка отклоняюсь назад, стараясь стать как можно дальше от этого пришельца, не зная чего от него можно ожидать…
Жизни ли? Смерти ли?
— Ты хочешь сказать Рекс, это твой питомец, — на удивление точно определяет он значение собаки лично для меня и останавливается, так и не достигнув дивана, очевидно, предоставляя мне возможность успокоиться. Так как от волнения меня начинает трясти. Не только руки, ноги, туловище ощутимо завибрировало, пустив по коже спины ворох колючих мурашек, шевельнув на голове волосы, но и отяжелел во рту язык, и, пожалуй, набрякла шея с трудом удерживая такую неподъемную, полную страха голову. Инопланетянин вновь приподнял уголки губ, еще сильней выпучив вперед нижнюю, а круглый шишак в его лбу вроде как пустил по поверхности голубого света легкие белые тона, пошедшие короткими линиями и точками. Три продольные щели на месте носа сейчас и вовсе заколыхали розовыми краями, и вслед их диван, стоящий относительно меня лишь одной из сторон, стал медленно разворачиваться сидением ко мне. Не то, чтобы переступая ножками, а ровно находясь на какой-то невидимой мне платформе.
