— Ладненько… ступай тадыкась желвить, токась допрежь мене гутарь водно, — прокалякал Былята и нежданно смолк, словно вспужалси чавой-то, отрок взволнованно воззрилси на старшину воинов, и тот ащё крепче сжав его плечо, чуть слышно дохнул, — Вилы… Вилы чавось балякали… придуть вони к нам на помочь? И замер, не смеючи выпустить плечо мальчонки, словно у нем водном и была уся сила бероска… сила и опора народа Бога Вышни. Борилка меж тем ласковекнько провел по вобратной стороне пясти воина и просиявши скузал:
— Да. Вилы мене гутарили, чё придуть! Они бачили, абы мы вожидали их на поле брани, куды вони явятси у полыхающих златым сияниям сполохах! Былята облегчённо выдохнул обмерший у нём воздух, и сняв с плеча мальца руку, кивнул ему, позволяючи итить шамать, а кадыкась вон повертавшись легохонько поскакал к снеди, молвил ему у след:
— Знать тот кто вядёть нас у бой чист душой, смел и отважен! Наскоро пожвакав, и маненько перьдохнув отправились у обратный овринг во град Таранец. Борила восседающий на Раме и трепетно прижимающий ко собе, аки саму дорогу ношу кубыни с водицей, як не пыталси его темник рассеять беседой, сморенный тяготами перенесёнными ночью, уткнулси ему лбом у спину, да заснул. Вон даже не почуял как они добрались у сам град, и пробудилси токмо тады, внегда Рам востановилси осторонь лесенки вядущей ко Белым чертогам.
На Бел Свете вже смеркалось, и спустившийся с полкана мальчик тяжелёхонько перьставля ноги добравшись до ложницы, пристроив кубыни на рундук, аль ларь по-полкански подле мяча, и наскоро раздевшись, впал на одер. И стоило лишь его вельми вуставшей головушке коснутьси мягонькой подухи аки вон мгновенно заснул.
Глава восемнадцатая. Цепь Любоначалия
Чрез два денька опосля возвращеньеца с Неприют горы у Лунных палатах Белых чертогов града Таранца полканы свершали торжественный обряд наречения Борила княжем и возложения на негось цепи Любоначалия. Боренька эвонти деньки ходил вельми смурной и точно недовольный чем, обаче ничаво противного не гутарил и побольчей мере немотствовал. По утру, лишь солнечны лучи осветили град Таранец, голубы двухстворчаты Рушат врата, чё вели с лесенки джариба у Чандр палату широко раскрылися. Полканы заполнили увесь джариб, так чаво многи из них подступили почти к самими ступеням лесенки. Стоявшие с волынками у руках в Лунной палате полканы казалось подпирали сами стены у ней. Посторонь тех стенищ, справу от престола, поместились беросы усе, окромя дюже пужливого и так за енти дни не слезшего с одера Гуши, да боляре полканские, те самые оные с мальцом жущерели кажный день у повалуше, пристроившиеся слеву. Борюша наряженный у ярко-синию рубаху, на груди которой находилси усё тот же знак Индры с загнутыми по кругу шестью лучами — токмо начертанный златым цветом, померклые штаны, да высокие, точно обшитые по стыкам кудлатой опушкой меха, чёрны сапоги, с блёстками по поверхности, был оченно сурьёзен. Рубаху, одету на выпуск, утак як носят её беросы, нынче опоясывал мощный серебряный пояс почитай, шо у длань ширшиной, усыпанный перьливающимися самоцветными каменьями. Сжимая у руке меч Индры, мальчуган, спустившись по лестнице из ложницы, вышел сквозе проем, распахнутых настежь створок, дверей, да остановилси посредь палаты. И абие полканы затворивши створки заиграли на волынках, да по палате потекла чуток скрипяща одначе насыщенная силой и удалью мелодия. Урвары Кера, Лам, и вовсе маханький, прям жеребёночек, Бара, темник Рам расположившиеся супротив бероского отрока, обряженные у белы, блистающие по холсту искорками свету рубахи, низко склонились пред ним. Засим испрямив свой стан лёгкой цокающей, васнь вдаривающей о каменный пол, поступью к Бориле подошёл Кера держащий на вытянутых руках красну масеньку подуху, на коей возлежала злата у палец цепь, не дюже долгая. Колечки на той цепи плотно подступали друг к другу и верно оплетали близлежащих шаберов, точь-в-точь як стебли венка. У цепь были вставлены девять небольших клиновидно— прозрачных самоцветных каменья пыхающих белым светом. По краю же эвонтов свет чудилси ноли голубо-серебристым. И кадыка на те голыши падали лучи солнечного Бога Ра, они лучисто вспыхивали и вроде як резвились эвонтими тремя цветами. Кера замер почитай в шаге от мальчонки и нанова поклонился, и тадысь тронул свову поступь темник, прежде выпрямьши стан. Вон сделал несколько нешироких шагов, да вставши рядом с урварой, споднял с подухи цепь и вобращаясь к мальчику, зычно произнёс:
