— Понимаете, Ирина, — мягко начала Крис, — вы сами сказали, авторский материал. Ваша просьба по меньшей мере непрофессиональна и нетактична. Нелли Владимировна…
— Я что-нибудь подберу, — внезапно сказала Шанелька.
Крис умолкла, не закончив фразы. Ее расстроенная подруга решительно задрала круглый подбородок и махнула рукой в сторону кованого фламинго на фасаде.
— Нам еще выписываться и вещи собирать. Вам как удобнее, с нами сейчас или мы к вам зайдем, в автобус? Надо отсмотреть и я скину. Некоторые.
— Ах, — обрадованно умилилась Ирина, снова надевая черные очки и плотнее усаживая их на переносице, — если можно, я с вами. Девочки!
Втроем они двинулись обратно, обходя суетливый народ. Ирина, пометавшись, выбрала в жертвы Шанельку, подхватила ее под руку и, прижимаясь купальным лифчиком, повисла, мелко шагая и заглядывая в лицо.
— Прекрасный отель! И даже бассейн! Все верно, уровень должен быть! Конечно, командировочные у вас совсем не такие. Москва, ах, это же Москва! Там культура, там чистота и порядок. Я всегда говорила Николаю, это мой бывший, Николай, он в оркестре на тубе, Коля, с твоим талантом, ну что ты тут, Коля! В Москве, там все по-другому, там и деньги были бы. Так разве послушает? Ах, мужчины. Ему рыбалка важнее жизни! О, Петр Савельич, здравствуйте! Я с вашими девочками, видите? А Мария Леонидовна? Ах, в магазине сегодня… Да-да, привет передавайте. Это хозяин, — сменив звонкий девичий голосок на сдавленный шепот, доложила новым подружкам, — у него кроме «Фламинго» еще три ресторана, спортбар и конная школа. Думаете, богатый? Это Машка своих родителей деньги ему отдала, на них и развернулся. И сама теперь ни дня отдыха, все на ногах, чтоб не прогореть, крутятся и крутятся. Да, девочки, это вам не столица. Тут если хочешь жить, повертишься. Отдых только зимой. Как бы я хотела!
Она бросила шанелькин локоть, чтоб молитвенно сложить худые руки, и уставила черные очки на крону ближайшей камышовой пальмы.
— Хотела бы жить в культуре! Театры. Концерты! Музеи! Завидую вам белой, слышите, бе-лой, но ужасно большой завистью. Скинуть бы двадцать лет, вот точно, уехала бы. И Колю с собой. Нет, пусть остается. О! Ах!
Последние возгласы относились уже к розовым обоям в холле, пластмассовым орхидеям вдоль стен и чучелам птиц на лестнице.
— Божественно! — повторяла Ирина, спотыкаясь перед обтерханной цаплей и переходя к побитому молью голубю, намертво приклеенному к перилам.
