— Павлины в курятнике. Все кобенитесь.
— А-а-а — радостно заверещал Антон— Попался, маримоя зализанная.
Через вырытый подземный ход, тайно и коварно, ворвались в ослабевшую от голода и многомесячной осады крепость завоеватели. Торжествовали на покоренных пепелищах. Пировали на обугленных костях. Три дня и три ночи продолжался необузданный грабеж.
— Попался. Попался. Попался. — восторженно пел Антон.
А на утро третьего дня опьянение триумфа сменилось тяжким похмельем быта. С побежденными нужно было, как-то жить. Отвеселившись, но все еще всхлипывая, (смех из Антона выплескивался как нежный балтийский прибой) Антон примиряющее похлопал таксиста по плечу.
— Ты дедун, вот что. Ты не расстраивайся. Я тебе одно скажу. Не все про нас ты знаешь.
— А я тебе, столица, второе — ответил неуступчивый таксист — Тут и знать ничего не надо. На вас глянешь и все. Павлины. Они павлины и есть.
— Я делаю вывод, что шуба моя тебе не понравилась — расстроено сказал Антон — А ведь стиль. Элегантно. Последний писк так сказать.
— Во-во за этим только и гонитесь. Как бы соответствовать, а пуповину с землей порвали. Вот и летаете неприкаянные.
— А у тебя как вижу, все утрамбовалось. Живешь гладко и пьешь сладко. Семья, дача и внуки пошли?
— Внучка.
— Я и говорю. Гараж построил, дачу под последний венец подвел, и монтировка у тебя имеется.
— А как же. В любом деле без нее родимой никуда. Где надо кому надо мозги вправить.
Следующую часть пути они провели в молчании. Правда иногда Антон удивленно вздрагивал и говорил сам себе «Подумаешь монтировка» А Запеканкину просто было хорошо. Ему хотелось ехать вот так, слушать Антона и таксиста философа. Вдыхать бензиновый воздух с домеском лесного дозедоранта от маленькой сосенки, что болталась на проволочке рядом с таксистом. Изрядно намерзшись на перроне и теперь очутившись в блаженном тепле, размягченный им до возможности остро чувствовать некоторые самые важные по его мнению моменты, он был благодарен за это Антону. Ему и в голову не могло прийти, что предыдущими страданиями он обязан именно Фиалке. Нет. Запеканкин, на свою беду, мог только благодарить. Таксист плавно выжал тормоз.
— Приехали, столица.
— Что? Ах, да Уже приехали?
— Горького 8.
— Слушай, дедун — говорил Фиалка, пытаясь нашарить в своей бескрайней, как песнь ямщика, как скучнейшее полотно ненецкой тундры, шубе бумажник. — Дай на инструмент твой глянуть. Веришь. Спать не буду, если не погляжу на него.
