— Куда едем друг? — хищно улыбнулся таксист.
Антон смерил его презрительным взглядом.
— Je ne comprend pas.
— Понял. Француз? — спросил таксист у Запеканкина.
Петр хотел ответить, но его перебил Фиалка.
— Чужеземец — туманно объяснил он— Горького 8 пожалуйста.
Машина завелась и, осторожно расталкивая другие такси, начала выбираться на дорогу. Из неисчерпаемой шубы Фиалка извлек немаленький кейс с кодовым замочком и с трудом перебросил его Запеканкину на заднее сиденье. Потом повернул в свою сторону зеркальце и небрежно взбил рассыпавшиеся волосы. Из массивного портсигара с монограммой, Фиалка достал нестандартно длинную сигарету, постучал ей по крышке и блаженно закурил. Таксист поглядывал на Антона и понимающе улыбался.
— Чего ухмыляешься дед — спросил Антон— Покурить хочешь. На. Рекомендую. Мало что эксклюзив, так еще и действительно бездна удовольствия.
Таксист отрицательно покачал головой и продолжая улыбаться, коротко сказал, объясняя для себя все.
— Столица.
— А с чего ты взял, что я из столицы. — недоуменно спросил Антон. — У меня что на лбу написано?
— Видно — отвечал хитрюга.
— Откуда?
Таксист, неприступная крепость, улыбался, презрительно покачивая головой. Антон начал заводиться. Он повернулся вполоборота, поджав под себя ногу.
— Нет ты ответь. С чего ты взял, что я из столицы.
— Видно— на приступ непокорная крепость отвечала просто, но эффективно. Кипяточком.
— Откуда — штурм продолжался.
— Видно.
— Я спрашиваю откуда?
— Видно — ряды бойцов редели, иссякло продовольствие, но крепость держалась. Запеканкин с интересом наблюдал за возникшей перебранкой. Привыкший к чудачествам Фиалки он ничему не удивлялся. Раз в два месяца Фиалка ездил в столицу и всегда возвращался какой-то новый. Зачем он ездит туда этот человек без прошлого, появившийся в городе, как чертик из табакерки пару лет назад? Объяснение: «у меня на Москве папа» устраивало непривередливого Запеканкина полностью. Несомненно одно, с каждой новой черточкой, с каждой новой надстройкой в свой многоэтажный характер привозил Антон назад и самого себя целиком, в сути своей энергичного, эксцентричного и глубоко противоречивого. А баталия продолжалась.
— Ты мне можешь сказать. Да оторвись ты от своей баранки. Откуда ты это взял.
— Видно.
— Видно?
— Видно. — каленые ядра и горючие стрелы сыпались на головы мужественных защитников. По приставным лестницам ползли разъяренные орды завоевателей, зажав в зубах кривые сабли и прикрыв жирные, отъевшиеся в несправедливых набегах спины, круглыми кожаными щитами. Но на смену погибшим мужьям и отцам вставали гордые жены и дочери. И крепость держалась. Ни слова упрека, ни мольбы о пощаде. Фиалка замолчал. Отвернувшись от таксиста, он делал короткие и глубокие затяжки, демонстративно смахивая пепел мимо пепельницы. Молчание затягивалось. Зная Фиалку, Запеканкин ожидал бурю. Он физически осязал, словно пальпировал, клокочущее, бурлящее естество Антона. Но первыми сдали нервы у таксиста.
