— Везет мне. — сказал Егор, поднимаясь и стряхивая с себя липкий снег. — Как утопленнику.
Жил Егор один, но в коммунальной квартире с неуловимыми арендными соседями. Махоркин встречал их на кухне и в иных местах общественного пользования. Они мелькали перед ним как картинки в слайдоскопе. Вот Семенова Татьяна. Сейчас живет и на рынке торгует батарейками. С короткими синими от каждодневной эпиляции ногами. В крошечной, точно не для ее телес, комбинации с тюрбаном на голове и в черных солнцезащитных очках (без них Махоркин ее и не видел ни разу) крадет из обшего холодильника его Махоркина дырчатый российский. Нагло, без ножа ломает, а Егор ни сном ни духом. Он просто мимо в уборную шел. Остановился посмотреть, что происходит. Карен Зубарян, учитель математики из Нагорного Карабаха, а раньше его брат Рубен физик, тоже грузчиком на мебельной фабрике работает. Они похожи были братья. Хотели семьи сюда перетащить. Но денег не хватало. Туда отправляли все, что зарабатывали и еще сверху. Как то получалось так, они же армяне. Хитрые жуки. Махрой дымили жутко из вощенных коричневых пачек. Где только доставали эту копеечную гадость? Не понятно. Так вот значит братья. Над горящей конфоркой склонились и картошку варят. Вместе с шелухой потом съедят, да еще и воду выпьют. Смеются потом своими белыми армянскими зубами. «Первое, второе и компот» — говорят. Хитрые жуки, и в этом все подчистую метут. Ватага разнополых, но одинаково розовощеких студентов. У этих вообще не душа, а вечно распахнутая форточка между сопроматом и римским правом. Пьют, жуют, зубрят, интимно общаются — все на продажу. Только стены ходуном ходят. Старик Артемьич — усохший и жилистый кукиш. Его перевезли к Егору хваткие парубки с плечами штангистов и скромными папочками из композитных материалов. Старик говорил, что раньше жил в центре. Один в трехкомнатной квартире. Пожалел одного с периферии. Взял к себе в дом, а тот его через некоторое время сюда услал. Артемьич не изменился. Как был жалостливым, так и остался. Сколько раз Егор у него стиральную машинку просил. Хорошая у Артемьича машинка была. Из прошлого, которое всегда двойное назначение имеет. Так и здесь. То ли это Вятка с двойным винтом и ручной выжималкой была, то ли ствол минометный. Кто его разберет, но гудела машинка здорово. Ни разу не дал ее Махоркину Артемьич. Жалел. Поставил машинку у себя в комнате и целыми днями сидел на ней. Боялся, что умыкнут, как квартиру. Не уберег. Умер, сидя на алюминиевой крышке, а не уберег. Этот с периферии пришел. Бритый и располагающий. Старика с крышки сковырнул, в колумбарий отправил, а машинку себе забрал.
