— Ничего — думала она. — Если совсем туго станет, и тогда не пропаду. Одарила бабушка, дай ей бог здоровья сокровищем на бедность. Не пропаду. — она бережно с любовью провела тряпочкой по кашпо.
— Что-то мы с вами как в пустыне сидим. — отваливаясь недовольно от игровой доски, сказал Подифор Савельевич. Звонков выиграл. — Иван Никифорович, Иван Никифорович. Брось ты эту лабуду. Нет ничего хуже, чем у побежденных учиться. Изольдочка, фея, просим к столу.
Откупорив бутылку белого токайского для Изольды, Подифор Савельевич сказал.
— За тебя Изольдочка. За Эфраимку. Он с небес на нас смотрит. Мы его помним. Я его помню. Наливай Звон.
Звонков был в дешевой дубленке. Он так и не разделся. Он налил Подифору Савельевичу и Ивану Никифоровичу из плоской бутыли с качающимся перчиком внутри. Себя оставил без внимания.
— Кто это Изольдочка у тебя рядом с Эфраимкой висит? — спросил Подифор Савельевич, прикусывая горечь настойки маринованным огурчиком из фигуристой банки. Иван Никифорович, подцепив вилкой, ломтик мясного с овощами рулета, жевал мелко и интиллигентно. Звонко трескал за обе щеки столичный салат с белой приправкой. Изольда мечтательно держала поднятый бокал обеими руками.
— Бабушка моя, Подифор. Поставецкая Мария. Шляхтянка. Разорили ее родственники дотла, в прислуге свой век доживала.
— Каменная баба. — вывел свое заключение Подифор Савельевич, рассматривая явно увеличенную и оттого смазанную фотографию в бледной кладбищенской рамке. Из-под насупленных бровей смотрели, увидевшие козявку на носу, узенькие глаза. Далее лицо расширялось и вместе с узким, подчеркнутым злыми глубокими морщинами, лбом напоминало зимнюю твердую, как кремлевская стена, грушу. Шеи не было. Сразу же от подбородка начинался вышитый воротничок, далее серое демократичное платье бомбистки народоволки и черный передник классной дамы из женской гимназии. Утвердительная была бабушка. С замочком без ключика. Изольда не спеша потягивала токайское. С видом горожанина-первогодка таил в ладошке Звонков то, что бурчал ему сытый желудок. Подифор Савельевич и Иван Никифорович наливали по второй и третьей. За окном без раздумий и сомнений встала ночь.
— Изольдочка, расскажи что ли, как все это время коротала? — Подифор Савельевич положил теплый округлевший локоть на стол. Иван Никифорович откинулся на диван. В его голове застыла приятная липкая тяжесть.
— Коротала Подифор. Сам видишь.
— Старыми делами занималась?
