До сих пор с каким-то внутренним содроганием вспоминает она тот день, когда старший брат Степан, казачина, каких поискать, косая сажень в плечах, высокий, статный, арапником гнал её за пределы предгорной станицы Суворовской, только-только опроставшуюся от плода у бабки-повитухи в недалёком отсюда мужицком селе. Вначале, как могла, пыталась бежать, да куда там! От Степана, может и убежала бы, а от арапника... Тугая плеть, рассекающая страшным посвистом удушающую парнЮ застоялого степного воздуха, огненной петлёй обвивала то живот, то ноги; рывком Степан валил её на сухую траву, чтобы потом пинками поднимать и гнать дальше, дальше, и, ощерив при этом жёлтые, крупные зубы без верхнего резца, выбитого в ещё по молодости в жёсткой пьяной драке с иногородними, чтобы временами звериным рыком вопрошать : ''Кто? Кто?'': гнать от людских сплетен и пересуд, тем самым оберегая свое честное имя среди братьев-казаков. Не чаяла выжить, да Бог смилостивился.
Когда, теряющая, сознание, упала, сжалась в комок и прикрывала только одно лицо от пудовых братовых сапог, даже небеса воспротивились творящемуся на грешной земле беспределу и ниспослали сильную грозу и проливной дождь. Вконец обессиливший истязатель пнул её напоследок, метя в живот, а получилось в наполовину прикрытую грудь, плюнул, развернулся и хрипя, как загнанный конь, ушёл прочь, а она так и осталась лежать обочь придорожного куста ежевики. Пришла в себя, омытая благодатным дождём. Сообразила, с этого места надо уползать. Не дай-то Бог вернётся. Тогда уж точно забьёт. Вон туда, в заросли терновника, а проливной дождь кровяные следы смоет.
Вернулся Степан, и вправду, под вечер, но не один, с матерью. Та, с плачем, всё звала её, звала, а Наталья, зажав рот руками, задыхаясь от боли и слёз, таилась в густых колючих зарослях, прижимаясь к сырой земле.
Спаслась чудом. На следующий день, уже к вечеру, возвращался домой в Пятигорск, пребывавший в станице чиновник землемерной службы. И случись же такое, надумал тот перед дорогой неблизкой по малой нужде опорожниться. Глядь, с краю терновника баба бездыханная лежит, а весь подол в крови. Тут и сообразил, это о ней краем уха в станице слышал, что какой-то казак сестру свою арапником за бабий блуд забил. Сжалился, кое-как на таратайку затащил, поначалу думал просто к фельдшеру по пути определить, а так вышло, что к себе на квартиру в Пятигорск привёз.
Наталья оправилась недели через две, не зря ведь в народе говорят, - бабы живучи, как кошки, и, когда сошли синяки и ссадины, пред ним предстала красивая, статная женщина, каких ещё поискать, а когда самый первый обед приготовила, чиновник, насытившись и, отложив ложку в сторону, впервые посмотрел на неё долгим, изучающим взглядом. Такую бы, да при себе оставить, да обвенчаться, да жить, как все люди живут, мысль в голове промелькнула, сколько ж можно вдовствовать? Ну и что, что грех за ней, кто ныне без греха? Долго размышлял, не знал, как и с какой стороны к красавице подступиться. А когда всё-таки разговор затеял, Наталья не сразу и поняла, чего хочет от неё спасатель, поняв же, посмотрела на него благодарным взглядом, и, клоня очи долу, отрицательно покачала головой. И хоть боролась сама с собой, согласия не дала: с таким грехом за плечами создавать семью с человеком, знающим твою подноготную - нельзя!
