Однажды, после очередного набега, Апанас нарвал целых две цебарки верхом отборных яблок, с земли ни одного не подобрал, то на сушку сгодиться, и отнёс на кендюховское подворье, а поскольку хозяев дома не было, а детвора с испуга попряталась, высыпал их на травке, неподалёку от двери, подпёртой бузиновой палкой, предварительно место подыскав, не загаженное детскими ночными лепёшками и подсыхающими колбасками.
- Думаешь, отблагодарят кендюшата и вредить не будут? - упрёком встретила его Одарка. - Лучше Рыжика по проволоке через увесь сад пропусти, тот отблагодарить, та так, шо разом всю охоту отобъёт зариться на чужое добро.
Самое обидное было потом, когда увидел Апанас в соседском дворе то тут, то там разбросанные, кое-как обгрызенные, а в большинстве накусанные яблоки. Оторопел, словно ведро с помоями на него выплеснули и долго успокоиться не мог. Детишки малые, да неразумные, это понятно, из-за одного яблочка могут передраться, когда же их две цыбарки - лучшее выбирают. Но родители-то? Подними накусанное яблочко, порежь, да подсуши. Зимой, какой азвар можно попить, кисель тот же, ведь и вкуса, небось, ни тому, ни другому не знают.
С тех пор фруктами никогда и никого он не одаривал, как ножом отрезало. Угощал, - было, но не одаривал, те накусанные и разбросанные по неухоженному соседскому двору яблоки всё перед глазами стояли.
- 2 -
Чуткая полудрёма, прерванная отъездом солунских мужиков, так больше и не вернулась. Апанас, покряхтывая, поворочался с боку на бок, потом разом, откинул овчинный полушубок, которым был укрыт и слез с можары. Не успеешь и глазом моргнуть, вот оно уже и утро, хоть и выморочное не проходящим туманом, но утро. Надо быков поить-кормить, самим, чем Бог пошлёт перекусить. Сыновей долго расталкивать не пришлось, старший, Андрей, услышав, что отец поднялся, так тот сам вскочил.
Андрей, и характером и внешним обличием весь в отца. Невысокий, крепкий, волосом тёмный, ''под горшок'' стриженный, лицо мелкими родинками, как конопушками побито, отцу первый помощник, пробовал даже привоем в саду заниматься, и хоть всё, вроде, так делал, как отец показал, ни одна прививка не прижилась. ''Рука, видать чижолая,'' - подумал тогда Апанас. Подтвердилось это предположение, когда впервые старшему доверил кабана заколоть. Не дёрнулся кабан, даже ногой не дрыгнул. ''Хоть бы мясо не спортилось,'' - промелькнула неприятная мысль в голове. Как в воду глядел. И облегчён кабан был в своё время, как положено, нет, не то мясо, хоть убей, не то. С горем пополам солонину доели. Вроде и солил как всегда, какая там особая хитрость нужна, всё, как обычно делал, а вкус у мясца получился с горчинкой какой-то. Помалкивал, ни с кем из домашних словом о том не обмолвился, и уже смирился с тем, что больше себе надумывает по этому поводу, как вдруг однажды за обедом, Одарка, поставив на середину столешницы огромную глиняную чашку, доверху наполненную дымящимся борщом, с плавающими по багрово-красной поверхности внушительного размера кусками жира, сказала, с каким-то внутренним недовольством:
