Страх и ненависть в Малых Упырях
Условия, в которых пришлось оказаться Карлу и Хельсингу, были, прямо скажем, спартанские.
Оказавшись дома у Валериусов, проскользнув в открытую дверь, Аня приложила указательный палец к губам.
- Тише, папу и Велкашу разбудите! - прошептала она и на цыпочках прошла по коридору.
Два напарника последовали за ней.
Девушка отвела их в полуподвальное помещение, которое использовалось для хранения старого хлама.
- Тут есть две раскладушки, спите на них. Покрывало я для вас дам, правда, оно одно. Ну, вы как-нибудь разберётесь.
Так вот, Карл и Ваня сдвинули раскладушки, накрылись одним пледом и в воздухе повисло неловкое молчание.
- У меня такое в первый раз, - промямлил Послушников, вытягивая покрывало на себя.
- Я рад, что я у тебя первый, - сквозь зубы ответил Хельсинг.
Опять повисла тишина, нарушаемая лишь противным писком комара и стрекотанием сверчка.
- Пойду, прогуляюсь, - произнёс Хельсинг и начал натягивать спортивные штаны.
- Куда ж ты, Ваня? - не без радости произнёс Карл, завладевая всем пледом.
- Окрестности осмотрю. Тревожно мне что-то...
Выйдя на крыльцо и почёсывая промежность, Хельсинг оглядел деревенскую территорию. Где-то вдалеке играла гармошка, слышались матерные частушки и звон разбитых бутылок. Ночь была темная и безлунная, единственный источник света - фонарь, находился через дорогу от дома Валериусов и освещал прекрасный и жизнерадостный пейзаж - сельское кладбище.
Хельсинг присмотрелся и не поверил своим глазам. На погосте кто-то усердно трудился.
"Может, это преступник? Убил корову и теперь избавляется от улик?", - Ваня твердым шагом направился к подозреваемому.
Тот, похоже, совершенно ничего не замечал, так был увлечён работой. Его лицо было освещено фонарём и Хельсинг отметил, что такого одухотворённого выражения он не видел ещё ни у кого. Пожалуй, Микеланджело во время создания Сикстинской капеллы не был так окрылён своей работой, как этот неизвестный.
- Здравствуй, добрый человек! - вежливо поздоровался Ваня.
Лицо Гробовщика потеряло былое величие и на смену выражения благоговейного смирения, достойного Будды, пришло хамовато-нагловатое.
- Здорово, коль не шутишь.
- Я смотрю, ты могилку копаешь... - издалека начал Хельсинг, стараясь вывести Гробовщика на чистую воду.
- Работаю помаленьку, - ответил тот, с подозрением смотря на Ваню.
- А не поздновато ли?
- Ты вообще, кто такой, чтобы меня спрашивать? Я тебя не знаю! Вали вообще отсюда! - разозлился Гробовщик. - А может ты в полицию захотел?
