От ознакомления с вещами покойного Игоря отвлёк стук в дверь. Игорь обернулся. Дверь приоткрылась. В щель заглянул стриженый коротко, почти под ноль, парень, сразу напомнивший Игорю его самого только что после армии.
— Разрешите? — спросил он.
Игорь кивнул. Парень вошёл в комнату. Следом за ним в комнату вскочил чем-то взволнованный, явно перенервничавший, пацан лет восемнадцати, самого что ни на есть наркоманского вида. Весь его облик: от разбитых кроссовок и потёртых джинсов до чёрного балахона с эмблемой какой-то музыкальной группы, и висящих сосульками не особо мытых дредов, так и говорил — "обыщи меня!". Попадись Игорю такой в другое время — он бы без зазрения совести его обшмонал, и наверняка нашёл бы коробок-другой конопли.
— Вы кто такие? — спросил Игорь.
— Антон Сапожников, — представился парень. — А это Ник, он из Дании.
Растаман из Дании разразился длинной тирадой на плохом английском. Этот язык Игорь учил только в школе, да и звучание заметно отличалось от того, что Игорю годы назад доводилось слышать от учительницы и одноклассников, так что для него вся фраза слилась в невнятное лопотание, разом напомнившее наиболее безграмотных гостей из южных республик, не знающих даже русского.
На помощь пришёл Сапожников. Он, правда, язык тоже знал не ахти, но основную мысль донёс. Ник оказался непуганым приверженцем демократических ценностей, считающим, что в некоторых случаях помощь следствию стоит оказывать даже если придётся признаться в том, что посреди ночи они забили косяк с покойником.
К тому моменту самому Нику было уже весело, и даже, пожалуй, чересчур, но Трофимова он запомнил. На памяти европейца было не так много людей, способных высмолить самокрутку с травой "на слабо" и столь же "на слабо", заполировать бутылкой коньяка. Иностранцы от столь фееричного проявления русского пофигизма в исполнении ныне покойного Трофимова настолько обалдели, что даже не стали возражать, когда какой-то лысоватый человек лет сорока ухватил его под руку и утащил с собой, что-то быстро говоря по-русски. По мнению Ника этот человек не мог быть никем иным, кроме как маньяком-педофилом, как раз и совершившим зловещее преступление, предварительно надругавшись над своей одурманенной жертвой. По мнению Антона всё это было редкостной фигнёй, а Трофимова поймал пьяный Семецкий. Кто такой Семецкий, в двух словах Антон объяснить не смог, но этого вне всякого сомнения выдающегося человека тут, похоже, знали поголовно все, кроме иностранцев.
