"Чему бы ни училось одно поколение от другого (пишет Кьеркегор), истинно человечному ни одно поколение не научится от предыдущего. В этом отношении каждое поколение начинает сызнова, ему ставится все та же задача, которая была поставлена предыдущему поколению, и дальше разрешения этой задачи ему не уйти".
Ведь, в сущности, зовет не флейта Крысолова, не поэт Бродский, а как в "Элегии Джону Донну" — живая душа. И хоть голос ее порой слаб ("Так тонок голос. Тонок, впрямь игла..."), он будет возникать снова и снова — и в этом залог надежды. Бродский лишь облекает этот зов в слова — порой неясно-манящие, порой непостижимые, но порой совсем простые, очищающие путаницу нашего повседневного сознания до ясного вопроса самому себе, как, например, в конце стихотворения "Остановка в пустыне":
Сегодня ночью я смотрю в окно
и думаю о том, куда зашли мы?
И от чего мы больше далеки:
от православья или эллинизма?
К чему близки мы? Что там, впереди?
Не ждет ли нас теперь другая эра?
И если так, то в чем наш общий долг?
И что должны мы принести ей в жертву?
Рукопись этой статьи я послал Бродскому, приложив к ней открытку "для отзыва". В соответствии с американской учебной практикой, адресату предлагался multiple choice — отметить одну из возможных реакций на прочтение: "Прочел 1) с удовольствием; 2) с интересом; 3) с удивлением; 4) с недоверием; 5) с возмущением; 6) с отвращением; 7) читать не стал".
Бродский отметил пункты 2 и 3. Но потом не удержался и в тесном пространстве, оставшемся на полях открытки, вписал несколько замечаний: "...уточнил бы понятие язычества; отношения мои с Всеохранителем чуть сложнее". (Слово "Всеохранитель", видимо, родилось из "Бог сохраняет все", впоследствии включенного в стихотворение на столетие Ахматовой.)
26 октября 1987
Дорогой Иосиф!
Хотя мы вручили тебе эту премию мысленно уже
20 лет назад, нас очень обрадовало, что Нобелевский комитет, наконец, присоединился к нашему мнению.
Поздравляем, поздравляем! Выпиваем, выпиваем за здоровье!
Нам бы очень хотелось ускорить выпуск книги Соломона Волкова "О четырех поэтах". И было бы легче, если бы ты каким-нибудь значком или закорючкой подтвердил, что не возражаешь. Напиши прямо на этом письме "Марине и Игорьку мое ку-ка-ре-ку", вложи в прилагаемый конверт и отправь нам — того и довольно.
Обнимаем,
Игорь, Марина.
На это письмо Бродский ответил открыткой, датированной 1 ноября 1987-го, в которой благодарил за поздравления и давал согласие на выпуск книги своих бесед с Волковым. Но с оговоркой: "Насчет волковских интервьюшек: надо бы их просмотреть прежде, чем печатать. Там масса чисто стилистической лажи".
