— Да, Стейна, которая поет. Она Старшая. Одна из первых.
— Сдуреть можно.
— Не стоит, — улыбнулся Бен.
— А я все думала, как ты втерся в друзья к ее группе? — хихикнула Хелл в ответ.
— Прикрыл пару раз их задницы. Фолк они играют круто, но мечами машут так себе. Любители.
— А Питерская группа? Они тоже с вами?
— Они с Ястребами.
— С кем?
— Питерские Ястребы, клан северной столицы.
— Тот парень, Кеннет…
— Ооо, нет, нет, нет, — оборвал ее Бен, — давай про Кеннета не будем.
— Почему?
— На ночь обсуждать мудаков — плохая примета.
Хелл хмыкнула.
— Засыпай, почемучка. Тебе нужно отдохнуть. Завтра будет новый день.
— Ты уезжаешь завтра.
— Почти ночью.
— Все равно.
— Спи, родная. Завтра целый день наш.
— Люблю тебя, — зевнула Хелл, удобнее устраиваясь у него под боком.
— И я тебя люблю, — выдохнул Бен ей в макушку, касаясь губами волос. — Засыпай.
Хелл еще долго лежала с закрытыми глазами, не в силах отдаться сну. Ей виделись мечи и битвы, вихри стали, брызги крови. Это пугало и манило ее одновременно. Жизнь Бена была такой странной и пьянящей.
«Смогла бы я стать частью его мира?» — задалась она вопросом и не нашла однозначного ответа.
Хелл уснула, слушая, как Бен тихо напевает, перебирая ее волосы:
"Хельга, Хельга!" — звучало над полями,
Где ломали друг другу крестцы
С голубыми свирепыми глазами
И жилистыми руками молодцы.
"Ольга, Ольга!" — вопили древляне
С волосами желтыми, как мед,
Выцарапывая в раскаленной бане
Окровавленными ногтями ход.
И за дальними морями чужими Не уставала звенеть,
То же звонкое вызванивая имя,
Варяжская сталь в византийскую медь. *
----------------------------------------
*Мельница — Ольга.
Глава 7. Один клинок на двоих
Мой друг, я луною призван,
Бьют землю лунные кони.
Мой друг, я луною призван,
Мне не уйти от погони.
Луна моя, зимний пламень,
Зима, звезда и тревога,
Зима и сердце, как камень,
Зима, в никуда дорога.
Канцлер Ги — Судьба моя-звездный иней (текст Вера Камша)
Гриша просыпался медленно. Сознание бережно вытягивало его разум из сладкого сна, позволяя почувствовать рядом уютное тепло девичьего тела, прижимающегося к его боку. Он чуть улыбнулся, пытаясь снова отключиться, но режим и привычка не оказали ему такой любезности. Гриша знал, что сейчас около пяти-шести утра и уснуть не получится. Но он все равно попытался очистить голову, снова впасть в сладкое забытье. Но вместо этого нагрянула совесть, чувство вины и почти родная уже самоненависть.
Гриша ударился в размышления об Олиной девственности и собственной глупости. Он должен был понять, заметить, разглядеть в ней неопытность. Ее неуверенность и слишком сладкие поцелуи. Она так страстно ласкала его — Гриша не помнил, чтобы получал столько внимания от девичьих губ с кем-то еще. Возможно он просто не тех выбирал. Возможно Олины нежности — это отражение ее желаний, а не признак неопытности.
