— Опять дождь, — говорю я.
— Что-то есть в этом очаровательное, — говорит она, — сверчок… дождь…
— Сыграйте еще что-нибудь, — прошу я.
Она играет. Идет дождь. Глухо звенят часы со стены.
…Сутилов подходит ко мне.
— Может быть, временное место есть какое-нибудь? — спрашиваю я.
— Зачем так унижаться? — говорит он.
— Мне в городе нужно, — говорю я расслабленно.
— А там, в Шамордине, — говорит он, — бывший женский монастырь. Там Толстой бывал. Можно про это статью написать, диссертацию…
Он даже улыбается. Он заглядывает мне в глаза, словно хочет полюбоваться на мою слабость. Крупные желтые зубы его обнажены в улыбке.
— Чудак, — говорит он, — я же добра тебе хочу. Я ведь любого туда не направлю… Чудак! Понимаю — Москва… А Калуга?.. Разве это город?
Он кладет руку мне на плечо.
— Я тебе честно скажу, — говорит он, — есть в городе одно местечко. Пятый класс. Но неужели ты, филолог, удовлетворишься этим? Городская школа… казарма… штамп… Затеряешься… А там ты — бог, царь, все. Все твое. Там грамотные нужны, а здесь — что? Я ведь специально тебя посылаю, — говорит он шепотом, — именно тебя… — и подмигивает. — Сюда я какую-нибудь дуру бездарную ткну, и сойдет.
Он совсем приблизился ко мне. Прощай, Калуга. Прощай, город. Не вышел наш роман. Прощай, незнакомая женщина, играющая Сен-Санса…
— Договорились? — спрашивает он.
— Нет, — говорю я.
— А что же ты поделаешь? — улыбается он.
— Почему это вы на «ты» со мной? — спрашиваю я.
И снова — руки на груди. Он презирает меня за слабость. Он отпускает меня на все четыре стороны.
— Черт с вами! — говорю я. — Найду другой город.
Он провожает меня к дверям. Широко распахивает их.
— Видишь? — говорит он.
Я вижу… Вижу. Вся приемная забита вот такими же, как я. Они смотрят на нас выжидательно. Они ждут своей очереди. Там даже такая красивая москвичка мелькает. Она вытягивает шею и подобострастно смотрит на Сутилова.
— Видишь? — смеется он. — Без кадров не останемся.
— Ну и черт с вами, — говорю я и иду через приемную, расталкивая своих коллег.
— Если надумаешь, — кричит он, — возвращайся, примем!
…И я вернулся.
Келья монастырского казначея
Вещи мои лежат на зеленой августовской траве.
Чемодан и одеяло. И авоська с копченой колбасой. И тючок из зимнего пальто.
Мне немного смешно: сельский учитель. Чему я учить буду? Но здесь прекрасно!
Этот холм, мягкий и заросший, это высокое небо, этот полуразрушенный собор, несколько домишек вокруг… А там, за оврагом, — Васильевка, деревенька, похожая на растянувшуюся детскую гармошку.
