Тренер Томпсон обвинил меня.
Черт побери. Все в мире по моей вине?
Видимо.
Блядь.
Я преодолел свой предел, а затем установил новую отметку для своей физической и эмоциональной выносливости. Сборы были достаточно изнурительными. Мужчины
падали на поле с тепловыми судорогами. Это не было настоящей тренировкой, пока несколько наших больших парней не вырвало на обочину.
По словам моего тренера, это тоже была моя вина. Я не обращался к тренерам, чтобы принесли воду, пока тренировался в нападении. Но как я должен был совершить быстрое нападение, если мои ребята все еще пожирают воду?
Тренеру Томпсону было все равно.
Мы выстроились для игры. Насекомые жужжали рядом с нашими лицами, а солнце обжигало наши спины. Моя голова болела от обезвоживания, хотя я выпил целую бутылку воды, прежде чем выйти на поле.
Я дал команду игрокам. Центровой сорвался с мячом. Тренер свистнул в свисток.
– Карсон! – теперь он хотел залезть мне под кожу. – Твое возвращение не чистое.
Черт возьми, это было не так. Я позвал людей на линию. Он опять на меня накричал.
– Три шага, «шустрые ножки». Быстрее или твоя задница съест его в следующий раз, когда мы будем играть в Ашенвилле.
Ерунда. Моя игра была чистой. Мой рывок идеален. Мое возвращение идеально синхронизировано. Он пытался меня разозлить.
Почему?
Что они выиграют, если разозлят меня? Избиение не сделало бы никого хорошим, особенно со средствами массовой информации и болельщиками, присутствовавшими на дневных тренировках.
Я снова сделал попытку.
Свисток разнесся мгновенно. Я сопротивлялся желанию забросить мяч от расстройства. Брайон хлопнул меня по плечу.
– Он проникает в твою голову, чувак, – сказал он. – Не надо так бурно реагировать.
– Не могу.
Он ухмыльнулся.
–Тебе нужно выпить и отсосать в определенном порядке.
– Не шути.
Он указал на обочину.
– Пусть твоя маленькая мамочка позаботится о тебе сегодня.
Конечно, Лия сейчас была здесь. Я попросил ее прийти и поддержать меня. Подумал, что это поднимет мое эго, если она погладит его так же хорошо, как гладила мой член.
Это была эгоистичная просьба. Я не должен был заставлять ее выходить в такую жару. Я только надеялся, что она увидит меня за работой. Если бы она поняла, как сильно я старался, как усердно я тренировался, возможно, она дала бы мне перерыв. Впустила бы меня. Взяла бы меня на прием к врачу.
Может быть, она поверила бы мне.
Я не должен был чувствовать что-то по отношению к женщине, которую обрюхатил ради личной выгоды. И я не понимал желание обладать, которое пронизывало меня, когда я смотрел на нее с этим маленьким бугорком. Боже, это заставляло меня гордиться.
