– Пап, когда все случилось, еще когда ты был в реанимации, мы оформили документы на твою недееспособность. Так мы уходили от части налогов и к тому же, при захоронении рядом с мамой надо оформить ряд документов…
– Вы чего? – не веря своим ушам, Проф подался вперед и пристально посмотрел на своих детей, – Я… Я же живой!
– Пап, ты не понял! Просто потом это может стать проблемой, к тому же твоя квартира – это обуза! Без твоих льгот – это серьезный удар по нашему с Лидией бюджету! – Попытался объяснить, Петр.
– Это моя квартира! Я живой! В конце концов – у меня должны быть выплаты, пенсионные…
– Их хватает, чтобы погасить коммунальные платежи и оплатить поддерживающую терапию в капсуле, – подал голос Стас.
– А как же моя библиотека? – переводя затравленный взгляд со Стаса на Петра, а затем на Лидию, Лев Николаевич ждал ответа, но того не последовало, тогда он хлопнул ладонью по столу, – Что вы сделали с моими вещами? Куда дели мой рабочий стол? Петя! В глаза мне смотри! А фотографии? А грамоты?
Профессор сжал челюсти так, что вздулись скулы, и встал.
– Я живой, слышите? – сквозь зубы прошипел старик, – Зарубите себе на носу! Я! ЖИВОЙ!
После этого старик отшвырнул в сторону стол и хотел кинуться на своих собственных детей с кулаками, но к нему подскочил Стас. Он обнял его и приподняв над землей, сделал пару шагов вперед. Пока внук относил деда подальше от матери и дяди, последние благополучно ретировались, покинув веранду.
А дед продолжал кричать, материться и махать руками вслед удаляющимся детям, прямо на весу, но бить внука или вырываться он не пытался. Спустя пару минут крик старика стал тише, затем он превратился в повышенный тон, затем перешел в громкий шепот.
– Я ведь живой, Стася, я ведь еще могу, – срывающимся голосом шептал старик, обнимая внука, – я ведь еще не умер… Слышишь Стася?
– Слышу... – шептал парень в ответ, – ты живой, деда…
– Я ведь им еще всем, покажу…
– Покажешь деда…
***
Александр застал Профа в таверне «Три карася». Тот был занят крайне странным делом.
Старый хирург сидел за столом с прямой спиной и сложенными на груди руками, молча переводя взгляд с одного блюда на другое. А посмотреть было на что! Перед ним стояла тарелка с запеченной картошкой, политая растительным маслом. На краю тарелки, маня сочным видом, лежал соленый огурчик. В соседней тарелке, был мясной гуляш, который исходил паром и источал умопомрачительный аромат. Еще несколько тарелок были заняты нарезкой свежих овощей, зеленого лука, копченого мяса и филе красной рыбы. Во главе стола стояла запотевшая, кривая, темно-зеленая бутылка. На ней была потертая этикетка, на которой кривыми печатными буквами кто-то написал: «Для оптики! Не пить!»
