В окопах Сталинграда [1947, Воениздат. С иллюстрациями] | страница 106

А, может, он еще бомбить будет? Может, кто-нибудь напутал? Не два, а три раза… Бывает.

Переползаю дно оврага. Цепляюсь за кусты. Подымаюсь по противоположному склону. Не напороться бы… Правда, Чумак говорил, что окопы их начинаются только за кустами. Справа хрустят ветки. Неосторожный все-таки народ.

Ползу. Все выше и выше. Стараюсь не дышать. Зачем — не знаю. Как будто кто-нибудь услышит мое дыхание. Прямо передо мной звезда — большая, яркая, немигающая вифлеемская звезда. Ползу прямо на нее.

И вдруг — трах-тах-тах-тах… — над самым ухом. Вдавливаюсь в землю. Кажется, что даже чувствую ветер от пуль. Чорт возьми, откуда этот пулемет?

Приподнимаю голову. Ни черта не разберешь… Что-то темнеет. Кругом тишина. Ни хруста, ни шороха. «Кукурузник» уже где-то за спиной. Сейчас немцы начнут освещать передний край.

Хочется чихнуть. Изо всех сил сжимаю нос пальцами. Тру переносицу. Ползу дальше. Кустарник позади. Сейчас будут немецкие окопы… Еще пять, еще десять метров… Ничего нет. Ползу осторожно, щупаю перед собой рукой. Немцы любят разбрасывать случайные мины. Откуда-то, точно из-под земли, доносятся звуки фокстрота — саксофон, рояль и еще что-то…

Трах-тах-тах-тах…

Опять пулемет. Но уже сзади. Что за чертовщина? Неужели пролез? Сдавленный крик. Выстрел. Опять пулемет. Началось…

Я кидаю гранату наугад, — вперед, во что-то чернеющее. Бросаюсь рывком. Чувствую каждую мышцу в своем теле, каждый нерв. Мелькают в темноте, точно всполохнутые птицы, фигуры… Отдельные вскрики, глухие удары, выстрелы, матерщина сквозь зубы. Траншея. Осыпающаяся земля. Путаются под ногами пулеметные ленты. Что-то мягкое, теплое, липкое. Что-то вырастает перед тобой. Исчезает.

Ночной бой — самый сложный вид боя. Это бой одиночек. Боец здесь — всё. Власть его неограничена. Инициатива, смелость, чутье, находчивость — вот что решает исход. Здесь нет массового, самозабвенного азарта дневной атаки. Нет «чувства локтя». Нет облегчающего и возбуждающего «ура». Нет зеленых шинелей. Нет касок и пилоток. Нет кругозора. И пути назад нет.

Конца боя не видишь — его чувствуешь. Потом трудно что-либо вспомнить. Нельзя описать ночной бой или рассказать о нем. Наутро находишь на себе ссадины, синяки, кровь. Но тогда ничего этого нет. Есть траншея… заворот… кто-то… удар… выстрел… приклад… шаг назад, опять удар. Потом — тишина…

Кто это? — Свой. Где наши? — Чорт их знает. Пошли. — Стой! Не фриц? — Нет, наш…

Неужели заняли сопку? Не может быть. С какой же стороны немцы? Куда они делись? Мы ползли с той стороны. Где Карнаухов?