…спаси меня от беды на воде.
Не дай погибнуть и быть съеденным рыбой.
Николай Угодник, Божий помощник,
Сохрани меня на воде, не дай утонуть…
Медея спрыгнула через борт и пошла к пирсу. Я пару мгновений смотрел ей вслед, запоминая навсегда, а потом повернулся к Андруцаки:
— Помоги столкнуть баркас.
Он сплюнул прилипший к губе бычок:
— Тоже еб*****?
«Ты не прав». Я промолчал, только приналег плечом на корму. В таких ситуациях правота определяется исключительно опытным путем.
— Ну и х** с тобой. — Ваня встал рядом и с натужных мычанием толкнул баркас.
Тот сразу сдвинулся метра на полтора к воде. И откуда такая сила в этом жилистом клопе, еще успел удивиться я. Еще пару рывков, и волна лизнула нос «Золотого руна».
— Что ты задумал, Ясон? — Руки Медеи, вцепившиеся мне в плечо, попытались отодвинуть от баркаса. — Не смей! Ты же знаешь, что творится снаружи.
Конечно, я знал. Если даже в нашей тихой бухте ходили волны в рост человека, то за ее узкой горловиной, море напоминало дьявольский котел. И все же в этом хаосе был свой порядок. В серой пене, в затмевающей свет водяной пыли бурные волны шли ровными шеренгами в одном направлении — с северо-востока. Держи нос им навстречу и ветровое течение, споря с постоянным, понесет меня вслед за братьями Ангелисами.
— Ясон, не смей! — Медея, не замечая Вани Андруцаки, уже цеплялась за меня и руками и ногами. На секунду тесно прижал ее к себе и закрыл глаза. Век бы так стоял. — Это опасная игра, не надо!
— Тогда нам повезло, что я лучший игрок в Ламосе. Не плачь, сердечко мое. Получишь ты обратно своих братьев.
Ну, раз подвернулся такой удобный случай, я крепко поцеловал ее в губы, слизнул с них что-то соленое, и бережно отодвинул мою женщину в сторону.
Больше я не оборачивался. Нельзя.
Поймав волну, перебросил тело через борт и сразу начал отталкиваться от берега. Вдруг рядом со мной в дно уперлось еще одно весло. За шумом воды и ветра я и не заметил, как Ваня Андруцаки угрем скользнул на корму.
— А ты куда?
— Не кипишуй, капитан. Завтра моя Степанида возвращается. Последний вольный день догуливаю.
Язычок веселого огня, который поселила в моей груди Медея, стремительно разрастался во вполне себе приличный костер. А, ладно! Где наша ни пропадала.
— Тогда пиздуй к мотору. Зальет водой — лично утоплю.
Второе приглашение Ване не требовалось. Он положил ладонь на ручку двигателя:
— Готов?
— Нет. А ты?
— Не-а.
— Тогда полный вперед!
Мелкие брызги секли лицо, как песок. Минут через десять кожа онемела и больше не отвлекала. Глаза, конечно, горели и от ветра и от соли, но к этим мелким неприятностям всякий листригон привыкает с детства. Вот такой он, Понт Эвксинский, и ничто в мире не заставит нас разлюбить его.
