Как обычно, в общем гуле голосов слышалось блеющее меканье «знатоков»:
— Это вино еще не успело опомниться…
— Строптивое винишко, но ничего — обыграется…
К соседнему столу бережно, как младенца, поднесли в корзинке покрытую пылью бутылку. Зал притих, наблюдая, как официант ловким движением карманника извлек из нее пробку, как, держа бутылку напротив зажженной свечи, перелил вино в декантер.
Поджарый и загорелый мужчина без возраста сделал первый глоток, милостиво кивнул и с ленивым интересом наблюдал, как пробуют вино его две очень красивых и очень молодых спутницы. Лица обеих отразили одну и ту же мысль: «И за шо столько уплочено?».
Мой кошелек позволял мне выбрать «золотую середину» — что-то не дешевое, но и не слишком дорогое. Официант мгновенно отреагировал на мои поднятые вверх два пальца:
— Уже определились с заказом?
Я даже не пытался заглядывать в винную карту.
— Что у вас есть из нового?
Десять лет назад я был отлично осведомлен о содержимом бочек Анастаса Ангелиса, когда его поочередно воровали для нас то Яшка с Гришкой, то Медея. Но времена изменились.
— Рекомендую попробовать «Золотое руно». Изысканный купаж… золотая медаль на выставке… отличные отзывы…
— Неси.
Вино действительно оказалось отличным. Даже странно было найти такое в маленьком городе, ведь сам Ламос по сути был ничем иным, как пригородом Херсонеса.
Я успел выдуть половину бутылки, когда услышал знакомый голос над головой:
— Что ты здесь делаешь?
Надо мной стояла Медея в элегантном льняном костюме. Ну, конечно, хозяйка заведения обходила гостей, интересуясь, довольны ли они обслуживанием.
— Пью вино. — Я поднял бокал. — Кстати, отличный букет. Поздравляю. — На секунду ее взгляд смягчился, но тут же снова блеснул сталью. — У меня даже есть некоторые соображения, почему его назвали «Золотым руном».
Так я назвал свой баркас, так я называл ее волосы, которые сейчас были собраны в строгий узел на затылке. В прошедшие годы бывали дни, когда я забывал ее лицо, но золотые волнистые пряди помнил всегда. Они стали моим наваждением.
— Допивай и проваливай.
Моя челюсть затвердела сама собой. Я уже и забыл, когда со мной говорили подобным тоном. Да, девочка, которая осталась в моей памяти неуклюжим подростком в выцветшей майке и с разбитыми коленками, превратилась в очень красивую и элегантную женщину. Но это не значило, что она стала хозяйкой города, в котором я родился и вырос.
Только чтобы досадить ей, я ответил:
