— Вот же вредная, — чешет затылок ее брат. — Точно, не будет.
— Точно, — подтверждает Яшка. — Мейка слово держит. Упрямая, как коза у деда Антипа.
Девчонка смотрит на нас, поджав губы и сощурив глаза, но руку мою не отпускает. И я принимаю решение:
— Медея будет с нами. — Затем поворачиваюсь к ней: — Но если будешь ныть…
— Мея не ноет. Она свой пацан, — заверяет Яшка. — Хоть и девчонка. Хоть и красивая.
Я стал ее нянькой, хранителем и другом. Я научил Медею чинить порванные сети, вязать морские узлы, забрасывать и промывать мережи, отковыривать ножом приросших к скале петалиди и есть сырыми морских ежей. Она узнавала ночную погоду по дневному прибою, умела ставить парус и отличать ядовитого дракуса от мелкой скумбрии.
И все же она не могла стать моей целиком.
Почти сразу я понял, что эта девочка принадлежала земле, как я принадлежал морю. Что ее будущим станет согретая солнцем почва Тавриды, корявая лоза и щедро налитые будущим вином гроздья винограда. Просто я отдавал ей все, что имел и умел, ибо знал, что меня тоже ждет щедрый урожай.
Сначала это были наши первые поцелуи: за сараем, где хранились корзины, мотыги, косы и прочий инвентарь; под развалившейся стеной генуэзской крепости; в пещере на пляже, куда в непогоду убирали лодку. Затем первые прикосновения: осторожные и боязливые, обжигающие, когда моя ладонь наполнялась тяжестью ее маленькой груди, ласкающие, когда я заплетал ее шелковые волосы в косу.
В день, когда в подводной пещере я стал ее первым мужчиной, я впервые посмотрел на Медею с суеверным страхом. За что боги дали мне такое чудо, и как долго суждено мне владеть им?
Как оказалось, всего несколько дней. До той проклятой ночи.
Сегодня я увидел: та чудесная девочка превратилась в манящую, опасную своей красотой женщину. И я стал ей совсем чужим.
Шесть лет… Шесть долбаных лет, пока не истек срок исковой давности за контрабанду, я пробкой мотался по Атлантике и Пасифику. Перегонял яхты и морские катамараны из Аустралии-дель-Спиритус-Санту в Аутеароа, проводил грузовые суда под носом у нубийских пиратов… Черт, я даже в Желтом море на джонках от муссонов бегал.
И только два года назад вернулся на берега Понта Эвксинского. Я сотни раз представлял свое возвращение, и надо же такому случиться: едва ступив на родную землю, нос к носу столкнулся с девушкой, чье сердце когда-то разбил.
Которая до сих пор владела моей душой, текла в моих жилах и хозяйничала в моих снах, как у себя на кухне. Черт, я даже с женщинами не мог думать ни о ком другом, кроме нее. Я даже кончить не мог, не представив ее лицо таким, каким оно было на алтаре Афродиты: с рассыпанными по серому камню золотыми волосами, с широко открытыми глазами, которыми она доверчиво смотрела на меня.
