Шар начал гаснуть и образы в нем исчезли.
Как только шар снова стал бледно-синим, дверь ведьминой лачуги отворилась и внутрь вошла хозяйка. В одной руке она сжимала свой посох, а в другой незажженный факел.
— Тебе пора возвращаться. Вот, возьми, — сказала она, протягивая ему факел.
Уиллис взял факел, стараясь не прикасаться к ведьме своими пальцами.
— Что со мной произошло? — с легкой нерешительностью поинтересовался он, выходя на улицу.
— Ты заснул, — только и ответила ведьма.
На пороге избы, Бен сунул руку за пазуху, дабы убедиться, что письмо, адресованное губернатору, все еще было при нем. Оно оказалось на месте.
— Только не свети мне в лицо! — потребовала ведьма, и Бен поспешил исполнить ее требования. Не хотелось ему злить ведьму в конце их разговора.
— Как мне вернуться назад?
— Так же, как и пришел, — ответила Диздэйн, развернулась и вошла в дом.
Бен решил пойти тем же путем, каким он шел за ведьмой, и только осветив путь под ногами, он впервые улыбнулся за весь день. Под слоем болотной воды, как не странно, виднелась тропа выложенная камнем.
На второй день, с которого начинался его трехдневный отпуск, полученный им за исполненную службу, Бенджамин Уиллис отправился в бордель.
Госпожа Тэйсти — "мать" всех куртизанок, в прошлом сама делящая кровать с мужчинами за деньги, — как всегда встретила его радушно, как любого постоянного клиента.
— Рада тебя видеть, красавчик. Я слыхала, ты побывал вчера на болоте ведьмы.
— Слухами земля полниться, — как всегда кратко ответил Бен.
— И после ее страшной рожи, ты решил дать своим глазам отдохнуть и поглядеть на истинную красоту в моем обличии? — она засмеялась, как всегда громко, так же, как и говорила, при этом нежно поглаживая его своей рукой по предплечью.
Бен криво улыбнулся, слегка отведя плечо назад. Ему не нравились эти вечные шутливые намеки, в которых всегда от шутки была только малая часть.
— Линин свободна? — спросил он.
— Может, сегодня закажешь ту, которая может научить тебя чему-то новому?
— Это кого же?
Тэйсти было уже за шестьдесят, но года не превратили ее в малоподвижную маразматичку, хотя внешне все они с лихвой отразились на ее лице и теле. Она всегда была весела и напориста, а слова "тактичность" и "скромность" явно были ей незнакомы даже в пятнадцать лет, когда на ее плече появилось клеймо сломанной розы, а потому она, не задумываясь, подошла вплотную к Бену и схватить ее за ягодицы.
— А чем я тебе не по нраву? — Она захохотала, прижав крепче его к своей необъятной груди. Вблизи, Бен смог разглядеть ее широкое лицо, покрытое глубокими морщинами, с которыми она боролось с помощью пудры.
