Вскоре начались побои. Все чаще сильные и безжалостные. Тадеус Гришам бил ее по любому поводу: «Почему пиво не холодное?!»; «Почему еда уже остыла?!»; «Почему на рубашке осталось мятая полоса?!». Затем шли сильные удары по лицу, ладонью или кулаком, от которых в глазах темнело, в ушах звенело, а место удара пульсировало от боли, из носа и треснутых губ текла кровь, а все тело равнялось с полом. Если Мэри начинала плакать от боли и отчаяния, на нее тут же сыпалась новая волна ударов.
Отсутствие зашиты матери (которой тоже доставалось от Гришема), а также полное ее безразличие, заставило Мэри действовать. Не дожидаясь открытых переломов и тяжелых сотрясений мозга, она сбежала из дома в возрасте четырнадцати лет, сбежала из Эпсона, а через три недели и из самого штата Теннеси.
Около трех недель она шла только вперед, напоминая себе, что с каждым шагом отдаляется от родного дома и от матери, и это придавало ей сил идти дальше, не думая о том, как сложится ее жизнь в будущем. Она просто шла, не имея ни цента в кармане, ни одежды на замену, ни знакомых у которых можно было остановиться. Когда голод ее слишком донимал, она стучалась в дома и просила еды. Кто-то давал в надежде ее больше не увидеть и тут же захлопывал перед ней двери. Кто-то (чаще пожилые старушки) приглашал ее к себе, кормили, и разрешал принять ванну, после чего дарили кое-какие вещи из тех, что оставались от давно выросших детей и конечно опрашивали ее: кто она, откуда и почему бродяжничает? Мэри всегда говорила правду, так как не видела причин для лжи. Ее слушали и качали от сопереживания головой, затем шли предложения позвонить в органы опеки бездомных детей (а однажды ей даже предложили остаться навсегда), но Мэри отказывалась, благодарила хозяев и спешила покинуть их дома.
Она голосовала на хайвэе у западной границы штата, когда перед ней остановился не новый, но ухоженный «Форд». За рулем сидел парень, не старше возраста разрешающего ему иметь водительские права. Мэри открыла дверцу у пассажирского сиденья и спросила, не подвезет ли он ее.
— Куда тебе, детка? — спросил парень, тщательно оглядывая ее с ног до головы. На нем были светло-синие джинсы, поношенные кеды, а также серая майка на тонких лямках, что не скрывала его костлявых плеч и крепких рук, явна привыкших таскать тяжести.
— Мне все равно. Куда вам — туда и мне.
Парень по-новому оглядел ее и, похоже, найдя ее привлекательной и вполне взрослой, одобрительно кивнул.
