'Раз я есть и пусть пока безнадежно пытаюсь пробить своим ничтожно-крохотным серым веществом бесконечно-бетонную тайну всего сущего и не явного - значит Природе, создавшей всё и вся, включая в том числе и меня - так, стало быть, нужно. Точка! Какие бы второстепенные по своей сути обстоятельства не пытались бы убедить меня в обратном', - часто рассуждал он и тем успокаивал себя после очередной бытовой загогулины.
Не смотря на некую склонность к лености, Уклейкин был прилично начитан: удобный, вышеупомянутый диван, а главное - обширная библиотека, доставшаяся от рано умерших родителей, но успевших привить сыну любовь к знаниям - сему весьма поспособствовали. Этот факт с выгодной стороны выделял его среди внешне пёстрой, но в целом внутренне серой толпы сверстников того смутного времени, ну и как водится - раздражало самолюбие тех из них, чья завышенная самооценка зиждилась лишь на хлипких знаниях и что более прискорбно - на не желании посредством даже некоторого усердия их приумножить. Тогда вообще многие, если не сказать - большинство жителей страны или как тогда их вдруг начали называть не русскими, но - россиянами, старались по меткому выражению Великого князя Александра Невского: не быть, а слыть, что и приводило в итоге к массовому невежеству через подмену вечных ценностей - бренными, материальными.
Впрочем, вся информация - нужная и не нужная, обильно почерпнутая Володей из книг, была не достаточно систематизирована и размётана по закоулкам его сознания словно осенние листья после бури: от Библии до Маркса, от Блока до Петрарки. Но горе тому, кто выводил его из душевного равновесия некомпетентностью, очевидным ляпом и уж тем более откровенной ложью по обсуждаемому вопросу. Тогда по какой-то неизъяснимой причине, вдруг, все те знания, которые хаотично существовали в его мозгу, выстраивались в стройную логическую цепь, как патроны в пулемётную ленту и он с нескрываемым отвращением и злостью в прах "расстреливал" обезоруженного доказательными аргументами оппонента. А иногда в силу вышеупомянутых, относительно импульсивных свойств характера прикладывался к субъекту раздражения и физически - комплекция то весьма убедительная - от чего собственно в итоге и имел не иссякающие неприятности по жизни.
Тем временем кануло в лету ещё с полчаса земного времени. И, наконец, ближе к обеду, когда плоть Уклейкина начала в очередной раз менять ориентацию в пространстве комнаты в его потухшем сознании, как в электрическом тумблере, что-то щелкнуло, и он очнулся. Вернее сказать его организм попробовал вернуться к чувствам свойственным нормальному человеку при полном уме и здравии. Но первая попытка оказалась тщетной - глаза, как окна в мир - не открывались, будто наглухо были зачехлены чугунными ставнями, а плоть, словно чужая, предательски не подчинялась командам, поступавшим из неуверенно выходившего из почти комы мозга. Особенно невыносимо давило внутрь головы левое око и его окрестности, пышно и обильно расплывшиеся в виде сочного, переспелого кровоподтёка на четверть лица. Володя от физической невозможности увидеть свет Божий поначалу даже растерялся. И хотя подобное случалось с ним и ранее, ну может быть не в такой запущенной степени, усилием ещё не сломленной к жизни воли он мысленно ещё раз приказал всем составляющим своего организма привести себя в должный порядок.
