И вот — свершилось. Накануне от Роланда Бартона пришло письмо, и Сьюзен Хемптон поспешила предупредить подругу. Дженнет упала в кресла, сжимая руки на груди. До конца недели оставалось целых четыре неимоверно долгих дня. Как их пережить?
— Успокойся, моя милая, — произнесла миссис Холл. — Иначе мне придется позвать доктора. Пусть пропишет тебе успокоительные капли. Так переживать…
— О, мама, ведь он приезжает, — простонала девушка, борясь с готовыми хлынуть слезами.
— А почему ты уверена, что он приезжает к тебе, а не к своей кузине? — огорошила дочь миссис Холл, опять берясь за вязание. — Ей он писал раз в неделю… правда, по твоим словам, в каждом письме велел передавать тебе приветы и кланяться, но почему, в таком случае, не написать эти же слова самостоятельно? Помяни мое слово, тут что-то нечисто!
— Ах, мама, — не сдержалась Дженнет, — вы во всем видите только дурное! А сэр Роланд…вы его совсем не знаете!
Миссис Холл только покачала головой и снова вернулась к своему вязанию.
Погода к вечеру испортилась — задул сильный ветер, снова нагоняя облака. Стемнело так быстро, что ужинать пришлось при свечах. В камине жарко пылал огонь, и треск пламени сливался с гулом ветра в трубе. В такую погоду невольно хотелось быть рядом с другими людьми, и потому члены семейства Хемптон не спешили расходиться по своим комнатам. Лорд Хемптон расположился в креслах у камина, его незамужняя сестра, леди Сара Хемптон, пристроилась на диванчике в глубине полутемной комнаты с Библией на коленях, а ее племянница Сьюзен села у окна. На широкий подоконник девушка поставила свечу и, вышивая гобелен, то и дело отвлекалась, посматривая на темный двор. Хемптон-Холл был окружен большим парком, который плавно переходил в рощу. Днем как раз из этих окон была отлично видна подъездная аллея, и девушка лелеяла смутную надежду, что сможет в наступивших раньше времени сумерках разглядеть там всадников или экипаж.
— Что ты все там высматриваешь, дочка? — поинтересовался лорд Хемптон, косясь на свою сестру. Ему ужасно хотелось выкурить трубочку, но леди Сара питала стойкое отвращение к табаку, именуя его не иначе как «дьявольским соблазном». После того, как тридцать лет назад ее жених погиб в сражении, она стала настолько религиозна, что лишь угрозы со стороны отца лишить ее наследства помешали девушке тут же удалиться в монастырь. Приходить же туда с пустыми руками, без солидного вклада, было предосудительно. Леди Саре пришлось смириться, и лишь рождение девятнадцать лет назад племянницы несколько примирило ее с жизнью.
