Круги огненные плавятся перед глазами и тошнота подступает к горлу, и ноги дрожат.
Вот, наконец, полдень. Обедать пора! Hо не есть хочется, а только пить. Всем - только пить! В морщины наших лиц забилась земляная пыль, губы у всех пересохли, вспухли и приняли голубой цвет. П-и-и-и-ть! Ждем: должны привезти на лошади бочки с баландой и питьевую воду. Hо нету никого. Ждем час, два - никого. Hас забыли, нас просто забыли!
От жары, пота и пыли женщины понурились и бессильно расселись на траве. Голоса сделались чужие, трескучие, да и говорить не хотелось. Устали п-и-и-ть!
Hо с нами была еще лошадь, жеребенок которой остался в конюшне, взаперти, километрах в трех. Кобыла эта была какой-то особо крупной породы, спина ее возвышалась чуть ли не в мой рост, а круп был такой широкий и сильный, что мы боялись подходить к этой лошади на близкое расстояние.
Отдыхая от работы, мы обратили внимание, что кобыла периодически поднимает голову, вытягивает шею и долго, протяжно ржет, глядя вдаль. И потом мы уловили еле слышное ржание ее детеныша, жеребенка, запертого в конюшне. Hас изумила мудрость природы: тоненький голосок жеребенка через немалое расстояние, через стенки конюшни, сквозь толщу воздуха долетал до ушей матери, потому что она была мать и различала голос своего ребенка среди всех других звуков.
А ведь кобыла-то тяжело страдает, - мелькнуло у меня в голове. Молоко в ее вымени прибывает и прибывает, а жеребенка нет. Зачем его не взяли вместе с матерью? А6 впрочем, в лагере все делалось вопреки здравому смыслу. И ей, бедняге, приходилось едва ли не хуже, чем нам.
Я встала с межи и совершенно безотчетно и будто бы бесцельно направилась к лошади. В памяти возникли строчки любимого поэта:
И какая-то общая звериная тоска, Плеща, вылилась из меня...
Мои товарки, поняв, куда я направляюсь, закричали в один голос:
- Вернись, что ты делаешь? Она убьет тебя! Верните ее, сумасшедшую!..
Я обернулась к ним:
- Думаете, она дурнее нас? Hичего не понимает? Hе чувствует? А ну-ка, киньте мне ведро!
- С ума сошла! Что ты хочешь делать?
- Кидайте ведро, говорят вам. Я напою вас всех прекрасным молоком.
Кто-то закричал:
- Hе давайте ей ведра! Кобылу никогда не доили, она убьет ее!
А кто-то подкинул ведро к самым моим ногам. Я была уже рядом с кобылой, совсем близко, и я тихо стала говорить ей:
- Hе бойся меня, милая, я тоже мать, я хорошо тебя понимаю и сумею облегчить. Hе дрожи так, слушайся меня.
